dead can dance

 

 

 

откровение                                                                                                                               .                                                                           

 

 

…В жизни надобно лгать

И иных у нас нет дорог.

 

 

Мне кажется, каждому хочется быть самым-самым. Даже если ты самый глупый или самая некрасивая. Мы слишком сильно бьёмся за своё место под солнцем. Ты твердишь, что ты самый непримечательный и страдаешь, когда о тебе забывают. Ты говоришь, что не хочешь жить, но первая же шутка заставляет тебя забыть о смерти. Ты слишком непоследовательная личность.

           

 

Что такое дружба?

 

Каждый человек – зеркало. Когда мы рождаемся – зеркала ещё маленькие, карманные. Чем больше мы набираемся опыта, тем больше оболочек амальгамы на зеркале. Изображения становятся глубже, четче, шире и выше. Если ты встречаешь человека, похожего на тебя, или того, кто становится тебе дорог, или того, кто просто тебе приглянулся, за это надо платить. Платишь ты, платит твой друг. Ты откалываешь от себя небольшой кусочек…

 

знаешь, когда я был маленьким, я боялся…

я люблю классику, а…

 

и протягиваешь его другу. Он делает тоже самое. Всё хорошо, вот только… от твоего зеркала остается всё меньше и меньше. Изображение теряется… Появляется некоторая расплывчатость. А потом тебя ждет кое-что похуже смерти – ты  становишься неинтересен. Друг отворачивается от тебя. Он может предсказать каждый твой шаг, каждую мысль. И ты знаешь о нём всё, что тебе нужно. Ты тоже начинаешь тяготиться однообразием. Однообразие. Однообразие. Как этого можно избежать? Можно накапливать новые знания и опыт постоянно, можно больше оставлять для себя. Я не знаю, что делаешь ты, но я оставляю немного себе.

Да, действительно, я не знаю, что делаешь ты…

 

 

 

 

          Как странно, я действительно не знаю, что ты делаешь. И не потому, что мне это неинтересно. Если убрать Господа, святых, надежду и веру – я  просто не могу до тебя дозвониться. Короткие гудки… Похоже, что я начинаю слышать их даже во сне. Я закладываю уши. Я хочу лечь и спать, пока не починят мой телефон. Хочу, хочу… По-моему, у каждого человека мания: даже если он думает о другом, то постоянно думает о себе. […] Разобью мои мысли в прах. Что у меня на сегодня? Короткие гудки, короткие гудки – на завтрак, обед и ужин. В промежутках – учеба, чтение и послушать музыку. А вообще-то, сегодня не стоит подходить к телефону. А, в самом деле, что такое телефон? Я не вижу, где он?! Я не буду смотреть в угол. Я не буду следить за этой телефонной змеей. И любовь будет на словах…

 

Звонок. Хватаю трубку.

 

ты любишь меня?

 

-         Привет.

-         Привет.

 

почему ты не звонил, мучил меня?

 

-         Как дела?

-         Ничего.

 

я не могу без тебя

какую книгу ты сейчас читаешь?

где сидишь? на что смотришь?

какую музыку сейчас слушаешь?

что на тебе надето?

 

-         Встретимся вечером?

-         Во сколько?

-         …

-         Извини, я не смогу. Я ещё позвоню. Пока.

 

мне страшно!!!

 

  - Пока!

 

И мне действительно становится страшно. Две планеты сошлись на короткое (ближайшее) расстояние, чтобы потом долго (очень долго) не встречаться.

 

[…]

 

Пишу о смерти, а на экране погибает очередной телегерой.

 

Вы думали о смерти?

 

Вы  (Ты) думали (-л, -ла) о смерти? Чем-то она привлекает внимание. О ней не прочитаешь в газете, не найдешь в рубрике «Это интересно». Однако ты встречаешься с ней всё чаще и чаще.

 

Я считаю себя счастливым человеком.

 

Вы спросите «почему»?

Как-то я спросила своих друзей, чего они видели больше – свадеб или похорон? Большинство из них чаще бывали на похоронах, а я – на свадьбах. Я была на двух свадьбах. Хотела бы увидеть ещё, но… Подруга говорит: «Третья свадьба должна быть твоя».  Я ей: «Хочется еще». А она: «Вот и будешь всю жизнь на чужих свадьбах гулять». Ладно, пусть так, но, боюсь, веселиться придется еще не скоро. Зато от участия в похоронах никто почему-то не отговаривает.

Впрочем, чего-то я сегодня поднапустила мрачных мыслей. Поговорим о тебе. Хотела бы узнать тебя получше. Вот, например… Тебе нравятся комплименты?

 

Нравятся ли тебе комплименты? И часто ли тебе их говорят? Предполагаю, что нравятся. Ведь комплименты бывают разные. У каждого свои точки прикосновения. Кому-то приятно, когда хвалят его создания, а кто-то радуется, когда мёдом обмазывают его самого… Многим женщинам хочется, чтобы боготворили их молодость, даже если им пятьдесят.

 

 

Пятьдесят – двадцать четыре, пятьдесят пять – двадцать девять, пятьдесят семь – тридцать один, шестьдесят – тридцать четыре… Много – мало… Я ненавижу математику. Не потому, что я не умею считать, напротив – считать я умею очень хорошо. Через семь лет мне будет пятьдесят семь, а тебе – тридцать один. У меня уже внук, а у тебя, возможно, будут дети, жена… Иногда мне хочется спросить себя, что я в тебе нашла? Ты красив, но твоя красота идет от молодости. Ты молод. Это единственное, в чём ты можешь дать мне фору. Люблю ли я тебя? Что такое любовь? Для меня – воспоминания.

Зима приближается, но снега еще нет.

Город, морщась от первых лучей,

Отпускает дешевых жертв…

Просыпаемся от ключей,

Закрывающих дверь…

Чашка, сахар, кофейный обман

Заставляет всмотреться в суть.

На часах без пяти луна,

Проживу как-нибудь.

                                                  Только вот беда – мне всё время хочется прожить с целью. Моя дочь с мужем живут в отдельной квартире. Мой муж давно умер. Мои подруги работают или уехали отдыхать с мужьями. Стыдно признаться, но я не люблю бывать одной. «Душа ждала кого-нибудь и дождалась…» Может, это про меня. Мы случайно встретились (а я, глупая, даже не помню где). Возможно, в театре. Я терпеть не могу театр, но надо же себя культурно просвещать.

Я не слишком держу себя в форме. Возраст. Но он первый обратил на меня внимание. Первый!

Говорят, что у нас есть грозное оружие – интуиция. Но до сих пор я не могу понять, почему он смотрел в мою сторону. И почему я не могу забыть его? Мне так много лет, а я вспоминаю лишь его голубые глаза. Иногда я готова биться головой о стену – лишь бы забыть, но мне не пристало. Кстати, это фраза моей дочери. А впрочем, хватит моральных дилемм. Я не собираюсь выходить за него замуж, я хочу только узнать, до какой грани мы способны дойти?

За окном дождь, посижу дома. Не одна, конечно. Как говорят настоящие русские люди:

 

Love sees no colour,

Love sees no age.

My little heart without you

Is like a clear page.

 

На часах без пяти луна. Я смотрю на окно. Через окно. Сквозь окно. Капли скользят по стеклу, как по маслу. Из их следов составляется паутина. Она вплетается в мою жизнь, разрезая судьбу на части. И я неожиданно вспоминаю, что люблю природу. Не каждый сезон в отдельности, а это дивное сочетание лесов и полей, болот и пустошей…

 

продолжение будет (когда-нибудь…)

 

 

 

 

 

 

 

АЛЕКСАНДРА СМИРНОВА

 

 

ИСТОРИЯ БОЛЕЗНИ

 

 

* * *

Спит на подушке усталая ночь

Ты мне на картах судьбу напророчь

Карты раскинь... мне пригрезился в них

Наших свиданий оборванный стих

 

Дремлет в углу твой испытанный меч

Руки коснутся опущенных плеч

Карты не врут... ты с рассветом уйдешь

Не было правды не сказана ложь

 

Как же ладони твои горячи

Мягко мерцает огарок свечи

Милый... пока не окончилась ночь

Нашу разлуку немного отсрочь

 

Серый твой плащ растворился во мгле

Сердце мое закачалось в петле

Спит на подушке усталая ночь

Я назову твоим именем дочь.

 

 

* * *

К тебе приходила чужая жена

Она отражалась в проеме окна

На это спокойно смотрела луна

К тебе приходила чужая жена

 

Мы с нею на кухне вели разговор

Она так мила  ее красит пробор

А я в это время гуляла одна

К тебе приходила чужая жена

 

Я в парке сидела на мокрой траве

И мысли шептались в моей голове

Что людям семейным нужна новизна

Что мужу изменит чужая жена

 

 

 

 

Я выйду из  лифта до двери дойду

Я кнопку дрожащей рукою найду

Пусть будет тебе, как и мне, не до сна...

"Любимый! Я тоже... чужая жена".

 

 

 * * *    

И мы прощаемся,

прощаемся,

прощаемся...

Лин

 

Прощаться - плохая примета.

Мы не прощаемся.

 

Время сгущается

и превращается в банку сгущёнки,

стенки которой  немыслимо тонки.

 

Мы не прощаемся,

мы почему-то на миг

прекращаемся.

 

Мы угощаемся.

Время из банки сгущёнкою капает.

Вечность протянет тяжёлые лапы нам.

 

Мы не прощаемся.

Мы прекращаемся.

 

 

КРОВЬ  С  МОЛОКОМ

 

Я истекла чужою кровью,

Свою раздавши по частям.

Мешая молоко с любовью,

Я подношу его гостям.

 

Я истекла  чужою кровью –

Своя давно в других кипит.

« Плесни мне молока с любовью,

Пусть от него меня стошнит!»

 

Соблазн еще не вскрытой вены

Решил, что он со мной знаком...

Не в силах вырваться из плена,

Я кровь смешаю с молоком.

 

 

* * *

Я  вчера

была так бледна,

Я бросала слова, словно листья фиалок,

Я вчера

любила тебя,

А  сегодня свеча

превратилась в огарок.

 

Я вчера

сходила с ума,

Я металась в бреду,

я орала, как кошка,

А сегодня

ушла кутерьма,

И вчера на сегодня

ну совсем не похоже...

 

То, что было – было вчера.

А сегодня отломит мне небесного хлеба.

Там, в  раю, такая дыра!..

А земля далека и ужасно нелепа...

 

* * *

Она ждала его

                     тысячу лет,

Она ждала его

                     тысячу зим,

Заблудившись в

                     городе лет,

Потерявшись в

                     городе зим.

Она ждала его

                     тысячу дней,

Она ждала его

                     тысячу снов,

Сотни вёрст

                     бескрайних полей,

Сотни вёрст

                     дремучих лесов.

Она  ждала его

                     тысячу раз,

Она  ждала,

                     когда он придёт –

Утонуть

                     во тьме его глаз

И забыть,

                     что смерть его ждёт...

А она ждала его…

 

* * *

Я боюсь, что нет  тебя на свете

Я боюсь, что ты на свете есть

Я боюсь – в дневном растаешь свете

Я боюсь, что тьма пребудет здесь

 

Я боюсь, что ты веселый дьявол

Я боюсь, что ты печальный бог

Я боюсь, что ты меня оставил

Я боюсь, что ты забыть не смог

 

Я боюсь, что буду тебе сниться

Я боюсь растаять без следа

Я боюсь, что это прекратится

Я боюсь, что это навсегда

 

 

* * *

свет померк и только звуки

наполняют темноту

чьи-то трепетные руки

гладят голову коту

 

чьи-то трепетные руки

нежно – уши и усы

слушать человечьи муки –

за кусочек колбасы

 

кот не может слушать долго

кот не может говорить

кот способен только... только

молоко из блюдца пить

 

кот словá не понимает

жизнь животного проста

он о людях мало знает

и молчат его уста

 

как смешно прижаты руки

к опечаленному рту

кот ушёл и даже звуки

оставляют темноту  

         

9 мая 1998 года

 

 

 

* * *

Ты один в недодушенном лете,

В море сна и несвежего хлеба.

Вдруг прорвётся полоска рассвета

Сквозь бетонные дворники неба

И заставит застывшие души

Сбросить плен атараксии ложной?

А пока информацию слушай

О симптомах прозренья тревожных...

 

 

* * *

В пролётах старых этажей

Несвоевременные мысли –

Летучих скопище мышей –

На стенах гроздьями повисли.

 

Ржавеют гвозди на кресте,

От дремоты очнулись вежды...

И обозначен на листе

Затасканный мотив надежды.

 

 

НА СМЕРТЬ  В.В. Маяковского

 

Уходя к началу всех начал,

Истекая собственною кровью,

Ангел революции кричал,

Харкал всеобъемлющей любовью.

 

Ангел революции хрипел.

Кумачом была увита плаха.

Под ногами равнодушных тел

Корчилась души его рубаха.

 

Бога нет. И рая тоже нет.

Так куда отправимся, Володя?

Беспощаден чёрный пистолет.

Ангел революции уходит...

 

 

* * *

Как знак пройдённого отчаянья,

Как пустоты душевный крах,

Караты вещего молчания

Застыли на твоих губах…

 

 

 

Секунды умереть торопятся,

Но мы с тобою выше их.

И то, что так на волю просится,

Единым стало для двоих…

 

* * *

Слова без слов без знаков препинаний

Без хищных суматошных запятых

Без лаковых полов и ярких зданий

Без доблести без счёта без границ

Слова – обледенелое  сомненье

Ноктюрн абсурд канава человек

Высказывает тихое презренье

Отброшенный в канаву энный век

 

Седой кумир канючит подаянье

Сметает листья пилигрим весны

Хладеющее тело созиданья

Растаскивают блудные сыны

 

Сияет мрак над горестным пределом

В рассвете ночи обветшалый крик

Впитав сырую грусть душой и телом

Уходит в вечность молодой старик

 

 

 

АЛЕКСАНДР БОГОЛАПОВ

 

ВОЗРОЖДЕНИЕ

 

Возрождение будет,

Никуда, ты, не денешься.

Станем новые люди –

Подожди только день ещё,

Или два, или вечность –

Даже сроки по вере нам.

Жизнь, что сможет увлечь нас

Полна!

Рассказав мне о чуде,

Смотрит с образа в очи Царь.

Возрождение будет,

И это не кончится!

 

АХ, КАК ТЕПЛО ГОРИТ КАМИН!

 

Ах, как тепло горит камин,

И как уютно в старом кресле!

И как прекрасен юный мир,

Когда она со мною вместе!

 

Как будто время не течет,

И Вечность в каждом миге.

Я, как эльфийский звездочет,

Я ей читаю в старой книге.

 

О стародавних временах,

О колдунах и властелинах.

И ночь так трепетно нежна,

Что мир становится единым.

 

Связуют время письмена,

Смуглы его скупые лики.

И улыбается она,

Простое кажется великим.

 

БАБОЧКА

 

(стихотворение, читается перед песней)

 

Когда ты умеешь

Задерживать время словами,

Его красота

Разрушает реальную жизнь.

Она оказалась стеной

Между мною и вами,

стеною из самой прекрасной

и трепетной лжи.

(песня)

 

На свет об окно

Ударяется яркими крыльями

Красивая бабочка –

Словно круги по воде.

В душе и во времени,

Девочка, все, что открыли мы,

Врывается в сердце,

Успевшее так охладеть.

 

Я просто влюблен,

И мне кажется все необычным.

Секунды, как искры,

И сердце мое прожжено.

Ах, если б не это

Всеобщее косноязычье

Меж словом и смыслом

Холодной стеклянной стеной!

 

В коротком общении

На чувства наложено вето.

Вот музыка, слышишь –

К стеклу мои крылья наклей.

Быть может, ты тоже

Увидишь, как бабочка к свету

Стремится и бьется,

Застыв на оконном стекле.

 

БЛЮЗ ПЕРВОГО СНЕГА

 

Снег лег по городу белым морем,

Сегодня в нем миллион огней.

Теперь так поздно приходят зори,

А ночи тянутся все длинней.

И только листья на первый снег

Порой ложатся, рисуя пятна.

И, словно больше не быть весне,

Зима покажется необъятной.

 

А я пойду в этот город с псом,

И очень рада моя собака.

Пусть воздух весело невесом,

В мороз дышать тяжело, однако.

И только листья колодой карт

На первый снег, как сплетенье судеб.

Весна наступит наверняка,

Хотя, казалось, весны не будет.

 

 

В СЕБЯ

 

                          В Хороссане есть такие двери,

                          Где обсыпан розами порог.

                          Там живёт задумчивая пери.

                                                           С. Есенин  

 

В воспоминаньи всё – не то,

Оно с годами тихо гасло.

Остался каменный фронтон,

И запах розового масла.

И воплощённый в ней восток.

Мы были с ней едва знакомы.

Но, впрочем, кажется лет сто

Прошло с тех пор. А память – омут.

 

Немного бешенства и ветра

В себя, туда, где скрыта суть нас!

Во мне на тыщи километров

Любовь, как чувство, беспробудна.

И только в радужных одеждах,

Завесив шёлковые двери,

Всё также ждёт меня, как прежде,

Моя божественная пери.

 

Когда пойти к ней, не сейчас ли?

И я приду и буду милым.

И я приду и буду счастлив.

Но время всё похоронило.

И лишь на тыщи километров

Любовь, как чувство, беспробудна.

Немного бешенства и ветра

В себя, туда, где скрыта суть нас!

 

ВЕЧЕР

 

В розовых прожилках облаков

Свет играл закатными лучами,

Рисовал свободно и легко,

Четкими штрихами намечая

Золотое устье.

Пусть…

 

Пусть его поток вольется в ветер,

Быстро над деревьями промчится.

Кроны их в игривом менуэте,

Уловив последние лучи,

В покое до утра.

Рад!

 

 

Рад, что я художник. В этой сини

Соберу немного звёздной дани.

В сумрачном переплетенье линий

Уголок заката самый дальний,

Его свет все глуше.

Слушать…

 

Слушать, как играя флейтой ночи,

Полночь так застенчиво нема.

Каждый звук безмолвия отточен,

Чтоб могли уснувшие в домах

Суету и быт

Забыть.

 

Все забыть. Я слился с темнотою

И с игрою черных силуэтов,

Постепенно попадая в то

Субпространство внутреннего света,

Тишины вокруг

К утру.

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ

 

И, наконец, я на пороге встал,

Свечою осветив комод и стены.

Моя тоска любила этот зал,

Все, как тогда, почти без перемены.

 

Люблю я эти ходики в ночи

С совой, мигающей в такт движущейся меди.

А на стене задумчиво молчит

В светотенях портрет какой-то леди.

 

Скрипит петля: я закрываю дверь,

В страницы старой книги попадая.

Еще не осознав, кто я теперь,

Я слышу: звук звенит и опадает.

 

Вот деревянный стол, холодное окно,

Стекло вспотевшее - все странно в этом свете.

А где-то за окном печально и смешно,

Печально и смешно завоет ветер.

 

ВОСПОМИНАНИЕ

 

Перила ласково протягивали руки.

Ступени дома звали на крыльцо.

А ветер пел о листья и кору

Ветвей, что над верандою венцом.

 

Я почему-то помню это дом,

Но я уже не помню почему.

И женщина, нагнувшись над водой,

Стирала во дворе. И молодой,

Красивою была. Наверно, муж

Её был в доме. Лишь трёхлетний сын

Как будто рядом с ней стоял босым,

Какой-то детской радости смеясь.

Мне кажется порою: это – я.

 

ГОРДОСТЬ ЛЮБИВШИХ ЖЕНЩИН

 

Поношенные женщины горды

Тем, что поношены.

Я так люблю этот дым

Во взгляде брошенном.

Я улыбаюсь им,

Я люблю их по-своему.

Ведь они тоже одни

До воя.

 

Все мы, какие ни есть,

Мало отличаемся.

Просто мы здесь,

Всякое случается.

Птицы поют в небесах,

Даже если я – пьяница.

Кто, на каких весах

Измерять все явится?

 

Я так люблю этот дым

Во взгляде брошенном.

Любившие женщины горды

Прожитым.

 

ГРОЗА

 

Обрывки туч клубятся и живут.

Вот булаву и бич в пылу борьбы

Хватает гром, а капли на траву

Уже летят, склоняя свои лбы.

Они летят чуть наискось к земле

И в полумгле с разгона, как иголки,

На гранях луж танцуют свой балет

В алмазах брызг, разбросанных без толка.

         За булавою  лезвием бича…

         Смотри - сейчас удар коснется слуха.

         А вот и он — взорвался, прозвучал,

         Стеною баса, радостно и глухо!

 

Но сбился тон, и вот теперь уже не тот

Сплошной поток текущих с неба капель:

Над ним незримо Солнце разлито,

За облаками, на небесной лапе.

Оно придет, и будет синева.

Ее провал сложится из осколков

Того, что вновь звук грома разорвал.

И снова дождь — он, кажется, надолго.

         Слезами с листьев плачет старый клен

         И окаймлен волной моих эмоций.

         И я лечу, как в черные колодцы,

         Туда, где я бездонно изумлен.

Такое вот простое волшебство,

Его хочу понять и превозмочь я.

И хочется упасть в небесный свод,

Обнять стихийно пляшущие клочья,

Движением которых я влеком.

Скольжу легко по облачным изгибам.

А водяная дымка — молоко.

Осанна в вышних! Господи, спасибо!

         И, отражаясь в капле, так красив

         Игрою сил безудержно великих,

         Мир снова повернулся вдоль оси,

         Неся свои бесчисленные лики.

 

ДЕВОЧКА-ГОРБУНЬЯ

 

Девочка-горбунья. Легкий свет от платья.

Взгляд ее испуган, мир ее раним.

Видно ей за что-то Божие проклятье.

Почему же люди могут быть одни!

 

Бережно открыла музыкальный ящик,

Смотрит на фигурки, сидя за столом.

Как бы ей хотелось жизни настоящей –

В настоящей жизни ей не повезло.

 

В музыке склонятся стройные танцоры,

Дамы так изящно руки подадут.

Звуки шестеренок, словно разговоры.

Легкие фигуры тихо оживут.

 

Щелкнула пружина в старом механизме,

Кажется, случилась страшная беда!

Потому что танец – воплощенье жизни,

Самой светлой жизни, шедшей в никуда.

 

 

ДЕВУШКА В БЕЛОМ

 

В маленьком домике

С белой акацией

Мирно и тихо живет

Девушка в белом

С неведомой грацией,

С душою, как солнца восход.

 

Словно в мотиве средь шума затерянном,

Светлом и нежном, как сон,

Шагом усталым и неуверенным

Выйдет она на балкон.

 

В этом июне

От ветра осеннего

Память замрет от тоски.

Ветер осенний

Как-то рассеянно

С белой акации

Рвал лепестки.

 

ЖАЖДА

 

(мелодекламация)

 

Весь окутан серой мглой,

Полумрак порвал и медный,

Лихорадочный и бледный,

Вслед пришедший за луной

Солнца диск вставал больной.

Над горами там, где с тьмой

Свет смешался,

Потешался

Горный дух.

Бедный юноша пастух

На скале стоял отвесной,

Очарован страшной бездной.

Ветер холоден и сух

Над землею бесполезной.

Черной горной красотой

Был наполнен мир пустой.

Мнилось Черному: «Постой!

Гордый, смелый, но простой!»

И смеялся воспаленной,

Им самим же и внушённый

Мысли и словам его.

Но мечтою опьяненный

Тот не слышал ничего.

 

 

Мысли странные его

Лихорадочной волною

Шли другая за одною:

«Если верить - не разбиться!

Прыгнуть! Небо! Словно птица!»

То был сон

И краткий миг.

Крикнул он –

Бессильный крик

Вырвал эха гул ушедший.

Он разбился – сумасшедший!

 

ЗАПАХ ОСЕНИ

 

У каждого месяца собственный запах.

В опавшей листве догорает огонь.

Вчера вот дождик немного накрапывал,

И вышло сердце из берегов.

 

И оно, сокрушенное, встало, как скалы,

Как монах вспоминает про жизнь на миру.

Последнее солнце устало ласкало

Умирающим бархатом призрачных рук.

 

И тени ложатся, как сон увяданья.

Полуденный ветер прозрачен и нем.

И осень проходит – старуха седая,

Любовь моя в небо уходит за ней.

 

К ВАШЕМУ ВЕЛИЧЕСТВУ

 

Вы слушали песенки, Ваше Величество,

Смотрели, как плачет шут.

Возможно, Вы вспомнили что-то личное,

Чего уж года не вернут.

 

Шута назовут сумасшедшим мальчиком,

Чтоб сразу забыть о нем.

И только одна тишина немая,

А сердце никто не вернет.

 

Ах, я понимаю Вас, Ваше Величество:

Шутам ли любить королев?

Но разве может быть сердце лишнее

Так верное Вам на земле?

 

 

 

 

 

КРЫША

 

Моя уехавшая крыша,

Как долго я тебя ищу.

Вернись ко мне, моя малышка,

Вернись ко мне, я все прощу.

 

И я не стою этой мести.

Ужель тебе меня не жаль?

Как хорошо нам было вместе,

Пока я мог соображать.

 

Теперь процесс проходит туго:

На чёрт-те что похож утюг.

И я погибну от испуга,

Хотя, наверно, это глюк.

 

Я знаю: ты совсем не злая

И ты могла бы уступить.

К тому ж я так тебя желаю,

Что может даже брошу пить.

 

Моя уехавшая крыша,

Как долго я тебя ищу.

Вернись ко мне, моя малышка,

Вернись ко мне, я все прощу.

 

ЛИСТИК

 

Маленький, липкий,

Нежный и яркий

Листик на липе

В стареньком парке.

Ах, как он прытко

К солнцу тянулся,

Как на открытке,

Рисуя весну.

 

Вешняя сырость

Питала из лужи,

Вот он и вырос

Собратьев не хуже.

Ткани листа

С наступлением лета

Он распластал,

Очарованный светом.

 

 

 

 

Туч корабли

Над аллеями парка.

Было дождливо,

Бывало и жарко.

Ветер в пути

Нарасскажет историй.

Лист шелестит,

Как и все, ему вторя.

 

Так постепенно

Родилась мечта:

Счастью на смену

Желанье летать.

Вырваться в небо,

В бескрайние дали!

Руша свой стебель,

Друзья опадали.

 

Ярки цвета –

Лист уже в золотом.

Страшно остаться

Последним листом.

Он разорвал

Ощущения плена.

Ах, синева!

И навстречу Вселенной!

 

МЕРТВЫЙ СЕЗОН

 

Я живу в мертвом городе П. ,

Я живу здесь, как будто один.

Я живу, затерявшись в толпе,

В своем мире из старых картин.

 

Все, кто в городе этом живет,

Для меня не важнее, чем сон.

Только серый небесный свод.

И тоска застучит в висок.

 

Это мертвый пустой сезон,

И тебя не отыщешь здесь.

Для меня не важней, чем сон,

Эти сотни чужих людей.

 

 

 

 

 

 

МОЛИТВА

 

Лунным светом на стекле

Власть земли.

Только нужно одолеть –

Помолись!

И словами на губах

Рвется нить.

Наша вера так слаба —

Не усни!

 

Одиночество — игра

Сильных душ.

В этот мир, как в светлый храм,

Я войду.

Я не буду связан им —

Полечу

В чистый твой Иерусалим

По лучу.

 

Вверх по утренней росе.

Не солги,

Помолившись обо всех

Дорогих.

Вверх по выжженным словам

За врата,

Чтоб была в душе жива

Полнота.

 

Вновь луна в окно влила

Медный лик.

Боже, дай, чтоб не сбылась

Власть земли.

В твои руки для суда

Придаю.

Свою душу навсегда,

Власть свою.

 

МОРЕ

 

Руки моря

Ласкают тело.

Спит сознанье.

Прозрачен дух.

В синем небе

Обрывки белых

Туч построились

В череду.

 

 

 

Из пучины

Седые нити:

Тянут водоросли

Плоть на свет.

Вот медуза

В воде – взгляните

И погладьте

По голове.

 

Волны легкие,

Как русалки,

С ветром тихим

Поговорив,

Веселятся,

Играя в салки,

Плещут нежно

О старый риф.

Пусть от соли

Немного горько,

Но по венам

Течет тепло.

И баркас,

Что ушел на зорьке,

Возвратился.

Ну, как улов?

 

Чайка тоже

Скользит к прибою

Порыбачить

У самых скал.

Знаешь, чайка,

Для нас с тобою

Время сгинет

Среди песка.

 

Н.Е.

 

Улыбка – жизнь, а волосы, как лен.

Смотрю на вас и радостен, и нем.

Но никогда не буду в вас влюблен,

Мне никогда не видеть вас во сне.

 

Возможно, я бы этого хотел,

Но не умею изменять себе,

И не умею верить в пустоте,

И не умею жить без этих бед.

 

Не слишком разбирает глупый свет,

Его сужденья ясны и просты.

Мне, к сожаленью, не пятнадцать лет.

И, к сожаленью, не ребенок ты.

Но все же редки люди на земле

С твоим умом, душой и красотой.

И все же ты из рода королев,

А я из рода бардов и шутов.

 

НА ОБРЫВЕ ВРЕМЁН

 

Я долго служил

Безымянным богам.

Я знал их, я видел их лица.

Я верил в любовь,

Я верил стихам.

Я рад был отдать вам

Все, чем мог поделиться.

 

И вот я стою

На обрыве времен.

Всегда бесконечно и ново

Время течет,

Словно липовый мед.

И облик у времени

Святой и суровый.

 

Пускай будет так,

И когда я умру,

Останутся светлые песни.

Как будто коснулись вы

Ласковых рук,

И жизнь стала проще,

Ясней и чудесней.

 

НАД ВЕТРЕНЫМ ЛУГОМ

 

Колышется травами ветреный луг.

Вперёд, по обычаю радостных птиц!

А я так легко доверяю крылу,

Всю трепетность мира сжимая в горсти.

 

Теперь я свободней листа на ветру.

А эта бездонность тревожно пуста.

Я обрежу огнём чьих-то ласковых рук,

Но всё-таки больше желанье летать.

 

Смотри, как сгорает пурпурный закат.

Я знаю, что видел всё тысячу раз.

Но только теперь моя ноша легка,

И, кажется, всё это только игра.

 

 

 

И я возвращаюсь на ветреный луг

И снова теряюсь в высокой траве.

Ведь я так легко доверяю крылу.

Смотри, оттолкнулся! Свободен! Наверх!

 

НАМ БУДЕТ УДОБНО ВДВОЕМ

 

Нам будет удобно вдвоем.

Ты мой замечательный друг.

Но я все же помню ее,

Я в этом себе не совру.

 

Нам будет удобно вдвоем.

Не вынеся больше потерь,

Построишь из щепок жилье.

Но если б он раньше хотел…

 

Нам будет удобно вдвоем.

И зная, что оба не те,

Мы станем хорошей семьей:

Ты просто родишь мне детей.

 

В обрывках короткого сна

Я снова увижу ее.

Нам будет удобно вдвоем,

Но хватит ли этого нам?..

 

ОБЛАЧНЫЙ  ГОРОД

 

Мир окрашен лунным светом,

Ночь уже не так смугла.

Только облака-корветы

Скоро скроют серп от глаз.

Как легко в небесном лоне

Вязи водных паутин!

Там, куда их ветер гонит,

Нам покоя не найти.

 

Только нервы, словно ноты,

Что ложатся в диссонанс.

Эра внутренней работы,

Эта вечная весна.

Тишина встает над нами,

Бестолкова и слепа.

Очень страшно временами

В свете лунного серпа.

 

 

 

 

Но величественность мира

Для того и создана:

Из окна моей квартиры

Видно все, что нужно знать,

Для того, чтоб изменила

Наши души красота.

И чарующая сила

В этой ночи разлита.

 

И она поднимет к небу,

Чтоб ходить по облакам,

Чтобы правдой стала небыль,

Чтоб была рука легка.

Так обычно в этом крае,

Крае Млечного пути,

Чудеса вершить играя

Вязью водных паутин.

 

 

Жизнь любого станет проще,

Если хоть чуть-чуть хотеть.

Небо душу отполощет

В этой черной пустоте.

И окажется неважно

Все, что мы искали до.

Город грез многоэтажный

Спит под утренней звездой.

 

ПОЕЗД ЖИЗНИ

 

Старая женщина смотрит в окна

Поезда жизни на полном ходу.

Только когда нам совсем одиноко,

Детские сны нас, как прежде, ждут.

 

Если желания стали другими

И потеряли свою новизну,

Значит, весна отзвучала гимном,

Значит, утратили мы весну.

 

Лишь отголосок ребячьего смеха,

Как колокольчик, один на всех.

В поезде будней далеким эхом

Радостной девочки солнечный смех!

 

 

 

 

 

 

ПРЕДЧУВСТВИЕ ПЕСНИ

 

Не хватает какой-то

Ещё не написанной песни.

Я берусь за гитару, мне странно,

Я чувствую, что…

Где-то там за стеною

Ходит тот, кто всего интересней,

И не знает о том,

Что я встречу и буду готов.

 

Этот кто-то – я сам,

И сольёмся в один монолит мы.

Всё так просто, и чувства ложатся

До цели стрелой.

И приходят слова,

Словно я – возрождённый Уитмен.

И мой аэроплан

Вдруг ложится в грозу на крыло.

 

СКЛОНИВШЕЕСЯ НЕБО

 

Прости мне, когда я скучней и суше,

Простого в словах не могу передать,

Когда я бессвязностью все разрушил,

А от беспечности нет следа,

Когда я бываю, как будто скован.

В своем сознании, как в тюрьме,

Когда словно нет ничего былого

И даже почти ничего взамен.

 

Когда тишина холодна, как ящер,

А чувства бестрепетны и слабы…

Есть что-то, что кажется настоящим,

А значит, таким оно может быть.

И значит мы в силах покинуть время:

Один ослепительно яркий миг…

И чистая Радость встает над всеми

Небом, склонившимся над людьми.

 

СОБАЧЬЕ

 

Когда намокает шерсть,

То тело так быстро мерзнет.

К тому же растерта шея:

Ошейник – это серьезно!

Что смотришь в глаза собачьи?

Попробуй собачьей жизни!

Да нет, все вполне удачно…

Вообще моя жизнь сложилась:

Хозяин других не хуже,

Хотя он и бьет порою,

Мой двор – петухи и лужи.

Дождит. Нынче всё сырое.

 

СОВЕТ КРЫЛАТЫМ

 

Хорошо с любимой рядом

Чувства в образы не рвать,

Улыбаться полувзглядам

И незначащим словам.

 

Но когда рожден крылатым,

Не ломай чужую жизнь.

Вышей бисером заплаты

И на сердце наложи.

 

Что тебе на деле надо,

Ты уже давно узнал:

Чтобы строило у лада,

Чтобы вечная весна!

 

Одевай на сущность латы,

Как юродивый аскет,

И крепи свои заплаты

На стучащемся комке.

 

СТЕКЛЯННЫЙ ДОЖДЬ

 

Дождливым утром

Сломанного неба склон,

Как зеркалом растрескавшийся круг.

Я не могу забыть

Того, что не было,

И переход, где ты ждала подруг.

 

Стеклянный дождь.

Платформы и вокзал поют

И падают холодною водой

В ладони перехода,

Где я ждал ее,

Сегодня не покинувшую дом.

 

УМЕНИЕ ВОБРАТЬ ВСЁ

 

Добавим в свой чай

Соцветия яблонь.

Учись – различай,

Что сердце озябло.

 

Да в нем же зима!

Опомнись, ребенок!

Но все понимать

Ты стал изумленно,

Смотря в темноту

На звездную искру,

Живую как ртуть,

Ведь звезды так близко…

Так ярко горят,

Так весело блещут…

Но словно бы зря:

Все резче и резче

В тебе диссонанс

С гармонией слитый.

Все больше цена,

Все выше орбита!

Мы стали людьми

У неба в объятьях.

Прислушайся: мир

В тебе без изъятья.

Огни городов,

Кварталы и судьбы…

Успеть бы все до…

Потом отдохнуть бы.

И выйти опять

Навстречу светилу,

Что встанет слепя,

Даруя нам силу

Добавить в свой чай

Соцветия яблонь.

Учись – различай,

Что сердце озябло.

 

УТРО В ГОРОДЕ

 

Смотрите, как солнце опять

Восходит сегодня на небо.

И чувства из света лепя,

Я снова решаю свой ребус,

Где мир – это радостный храм,

Раз солнце взошло над домами.

А все, что случилось вчера,

Останется только как память.

 

Смотрите, как много чудес

Открылось сегодня для взора:

Вот мой очарованный лес

И он называется город.

 

 

 

Он сложен из стен и машин,

Порой из витрин и трамваев.

В нем, кажется, мало души,

Но – утро, и все оживает.

 

И все на работу спешат,

Заботясь о благополучье.

А утро – глаза малыша,

На небе сегодня ни тучки.

И мир – это радостный храм,

Раз солнце взошло над домами.

А все, что случилось вчера,

Останется только как память.

 

Я ВАМ ЧУЖД

 

Я вам чужд!

Я восторженный и сумасшедший

И ничуть не жалею о том.

Сохранив радость детства

Сквозь годы прошедшие,

С краской жизни стою над холстом.

 

Вы послушайте звук –

Тишина, как актриса.

Мое сердце звенит и поет,

Словно пятна цветов

На картине Матисса,

Словно руки и губы ее.

 

Только что вам:

Вы снова становитесь старше,

У вас много серьезных забот.

Постепенно к тоске

Похоронного марша

Все быстрее вас жизнь поведет.

 

Мне природой даровано

Столько разлада

С этим миром,  как будто давая мне шанс

Оставаться собою

И делать как надо,

Оставаться и петь, как сейчас.

 

 

 

 

 

 

 

Я ИГРАЛ ЭТУ РОЛЬ

 

Я играл эту роль,

И, наверное, это - природа.

Как печальный Пьеро,

Я прожил свои юные годы.

Под одеждой Пьеро

Может скрыться король или нищий.

Если крылья по росту,

То значит, ты в мире не лишний.

 

Я играл эту роль,

Я носил из фантазий корону.

Увлеченный игрой,

Я, как дерево с трепетной кроной.

Я подвластен ветрам,

Я ищу свою веру и сущность.

Но наступит пора

И тогда... И тогда я вернусь к вам.

Ах, простите друзья,

Что я часто такой одинокий.

Мне иначе нельзя,

В этом в общем-то я невиновен.

Я играл эту роль,

Все казалось красиво и просто.

Но актер я по крови:

Я всегда ищу крылья по росту.

 

 

 

 

 

 

Post Scriptum.      Короткое повествование о группе «Единственная».  ___________                                                                                                                                                                                                  

 

Глава первая

О составе

 

«Единственная» сложилась уже около 5 лет назад. Знакомьтесь: Александр Боголапов, автор стихов и музыкальной идеи.  Основной состав группы: Константин Гудков – акустическая гитара.

 

– Понимаешь, «Единственная» - это я.

– А как же Костик и все остальные?

– А это… ну как у организма – руки мои, ноги.

 

Итак, Костик (правая рука) и Максим Гвоздев (левая рука) – бас. Остальной состав музыкантов (ноги): Слава Полагаев (электрогитара), Женя Абрамов (ударные), Дмитрий Студеный (перкуссия).

 

На электрогитаре раньше играл Александр Тимохин.  После его ухода в армию в прошлом году группа осталась, фактически, без электрического соло, но весной этого года ее ряды пополнил Слава. 

 

– Саша Тимохин всегда был склонен к музыке более жесткого плана и более модернового, в стиле “Radio Head”, а Слава, во-первых, человек более спокойный, во-вторых, он ориентирован на музыку…  в общем, он наш человек.  Он воспитывался на «Калиновом Мосте».  Я сам «Калинов Мост» не очень люблю, потому что это одна большая песня.  Но он мне его порекомендовал, я послушал.  Он меня накормил «Калиновым Мостом».  У них, как и у нас, ориентация на литературность и дремучесть.  Слава оказался человеком, который смог оценить, во-первых, литературность, и во-вторых, дремучесть.  Он был уже к этому времени музыкант. Когда он появился в «Единственной», он сказал: «Я сейчас пришел к тому, чего всегда хотел».  Он наш по духу и ищущий духовно.  Гудков вот тоже ищущий духовно, но потому, что уже много лет варится в этом котле.  А Слава был ищущим духовно и до нас.  Он почувствовал эту атмосферу, что у нас есть что-то, чего нет ни у кого, может быть.

 

Ударником сначала был Александр Корпачев, после его ухода в армию – Дмитрий Корпачев.

 

 – Мы говорили: «Как же мы без тебя?».  И тогда Сашка сказал: «Попробуйте моего брата».  Брату было 15 лет.  А мы подумали: «Ну как, что там брат?» – и пригласили его на репетицию.  И оказалось, что он гениальный ударник, что у них это как бы наследственность, это династия Корпачевых.

– А он присутствовал на всех репетициях, мы репетировали дома у него, а он на диване лежал, смотрел, как брат стучит.

– А потом, когда вернулся Сашка – а Димыч как раз у нас пропустил несколько репетиций, - и Сашка, конечно, стал сразу с нами играть.  Играли мы во дворе.  Мы сыграли ему «Королевскую охоту» – он ее первый раз слышал – и пошел град.  Мы начали играть, и это был просто какой-то крик: мы начинаем играть, и тут начинают качаться деревья вокруг, ветер – и пошел град, а мы играем «Королевскую охоту», и начинают падать капли большие…  У Сашки просто голова пошла кругом.  И с этим ощущением, которое в тот день: «Сколько надо сделать всего!» – он стал играть.  Он ничего не забыл за два года.

 

Сейчас, однако, Дима Корпачев тоже пополнил ряды войск, а его брат играет в группах «Закон» и «Красная Зона».  В «Единственную» уже летом пришел новый ударник – Женя Абрамов.

 

С весны этого года, в связи с большим количеством “безударных” концертов группа обзавелась перкуссионистом (Дмитрий Студеный, известный по проекту «Даждь» и клубу «Факел»).

 

До лета 1998 года в концертах «Единственной» принимал участие сессионный флейтист Дмитрий Логачев.

 

Глава вторая

Концертная биография

 

– Был такой период, когда мы играли в «Надежде».  А тут у нас был первый концерт, в «Хамелеоне» (не в том, который «голубой»), - первый концерт с ударником, и первый концерт в Москве, и первый концерт с хорошим звуком, потому что до этого мы отстраивали аппарат какой-то непонятный.  Я очень сильно орал, но атмосфера и настрой был просто потрясающий.

– Снесло всех волной, даже секьюрити.

 

С 1998 года концерты в Москве стали регулярными.  «Единственная» играла в таких клубах, как «Форпост», «Оракул Божественной Бутылки», чайном клубе «Здесь и Сейчас», театр «Поиск Предмета», в «Нехорошей квартире» (квартира-музей М. А. Булгакова).  Периодически ее можно увидеть в клубе «Факел» и, конечно же, на концертах в родном городе Подольске.

 

«Единственная» также участвовала в различных фестивалях – например, «Московские Каникулы» (лето 1998).  На последнем из них – фестивале акустической музыки «Единение»-3 «Единственная» даже стала лауреатом от «Радио-1» и отыграла там живой концерт.

 

Глава третья

Музыкальные вкусы

 

Оные сложились под непосредственным влиянием группы “Clannad” (альбомы 1974 и 1976 годов).

 

– Самый любимый 74 – это просто фантастика.  Люди, которые на меня сильнее всего повлияли: БГ, Цой…  БГ очень сильно влиял несколько лет, я его слушал до «Русского альбома» включительно.  Потом Вертинский, Кашин (первые два альбома)… Да что там говорить - музыка вообще повлияла вся!

 

Группа играет акустический арт-рок с поэтичными текстами.  Характерная (и весьма приятная для слуха) особенность «Единственной» – ретро-звучание.  Слышно также некоторое кельтское настроение, но тем не менее назвать эту музыку словом «фолк» язык не поднимается.  Однако, сие настроение привело «Единственную» к знакомству со многими московскими «кельтами».

 

Глава четвертая

Репертуар

 

У Боголапыча, по его же собственным словам, уже более ста песен.  И постоянно пишутся новые.    От себя могу сказать, что если бы у него не было музыки, у него были бы великолепные стихи (маэстро С.Калугин подписывается).  Причем «Единственная» взвалила на себя колоссальную задачу – в идеале, по мнению музыкантов, они должны держать в активе весь репертуар сразу и постоянно его отшлифовывать.  Притом что группа не ленивая (репетиции 5 раз в неделю по 3-4-5 часов), я думаю, с этой задачей они вскоре справятся блестяще (и уже справляются).

 

– Как только появился Слава, мы стали репетировать каждый день, начиная с Великого поста, - человек колоссальной работоспособности.  У нас материала висело такое количество, что это должно было прорваться в работу, в замазывание черных дыр.  И сейчас осталось уже не так много.  Мы хотим сделать сеть программ, каждая репетиция по программе.  Тогда можно будет брать любую вещь и играть ее на концерте.

 

На концертах, тем не менее, всего сразу не сыграешь (иначе это было бы второе «Кольцо Нибелунгов» часов так на 10, на 12).  «Единственная» предпочитает играть свежеиспеченные песни и старые хиты.  Самый-самый хит (а также первая песня, которая была аранжирована группой) – «Королева»:  поклонники группы поют ее стоя и непременно наизусть.

 

КОРОЛЕВА

 

Пускай улетают осенние стаи.

Я к Вам, Королева, с живыми цветами.

 

Я снова спою Вам последние песни.

Сквозь сотни миров и десятки империй

Пускай пролетают осенние стаи,

Но вера простая, такая простая.

Пока я храню ощущение детства,

Куда же мне деться, куда же мне деться?

 

А время, всего лишь, – холодное слово,

И всё повторяется снова и снова:

Пускай улетают осенние стаи,

Я к Вам, Королева, с живыми цветами.

 

Ксения Воронина

(по всем вопросам и

предложениям

звоните 157-52-49,

E-mail: edins@mail.ru)

 

АЛЕКСАНДРА СТЕЧКИНА

 

ИГРА

 

Сегодня жизнь, как новый лист,

Опять с начала начинаю.

Так просто, если ты артист—

А я артист, и я играю.

 

Так просто: радость или боль,

Грех или святость—всё послушно;

И каждый выбирает роль,

Но не затрагивает душу.

 

Игра привычна и жива,

Но сердце бьётся ровно-ровно,

И наши жесты и слова

Под властью наших же законов.

 

А если—в глубину души?

А если выплеснуть—берите?

Чтоб эта роль пронзила жизнь,

Как сердца пламенные нити;

 

А если спорить с высотой

В прибое истинного чувства,

Чтоб след тянулся за тобой

Как вечный памятник Искусства!…

 

…Опять с начала начинать.

Но вечна жизнь, и выбор вечен,

И мир—иллюзия… Играть?

Вот новый лист. Зажгите свечи…

 

В ДОРОГЕ

 

Под перестук колёс слипаются ресницы.

Как голову туманит! Качается вагон.

Откуда эти руки? Откуда эти лица?

Из памяти друзей рисует полусон.

 

Мне кажется—вдали, за сотни километров,

В уже полузабытом, любимом и родном

Оставлены глаза, такие же, как эти,

Такая же улыбка, подёрнутая льдом.

 

В попутчиках ищу черты моих знакомых.

Кого ещё искать? К кому ещё стремлюсь?

А завтра поутру, когда я буду дома,

Фантазии своей, наверно, рассмеюсь.

Навстречу электрички, перроны, перелески,

И тают километры, года и голоса.

Что было—то прошло, что будет—неизвестно,

Нас в завтрашние дни уносят поезда.

 

ОПЯТЬ…

 

Опять скользнуло лезвие по краю.

Я не права. И взгляд твой—как гранит.

Я знаю—я так часто ошибаюсь,

Что от ошибок даже не тошнит…

 

Мы слишком разные—иначе не бывает.

Ты покажи мне тех, кто понят до конца!

Но я зову—и снова разбиваюсь

О ваши крепко сжатые сердца.

 

Я каждым нервом верю и надеюсь,

Что всё-таки смогу найти… тебя.

Простите мне ошибки и проверки—

Я просто не умею не любя.

 

Конечно, легче, если всех забудешь,

Из сердца выкинешь и думать запретишь…

Но “тьма над бездною души, коль ты не любишь,

И крылия имея, не летишь”

 

Лоскуток.

 

…Где боль сладка, как небыль,

Как крепкое вино,

Где смотрит прямо в небо

Раскрытое окно.

…Кто под угасшим небом

Со мной делить бы мог

Кусок сухого хлеба

И пыль моих дорог?..

 

Лоскуток.

 

И вроде—ни страха, ни боли,

И вроде—на сердце легко,

Но я – словно дерево в поле,

А ты – далеко- далеко.

 

* * *

Больше, чем звёзд на небе,

Больше, чем птиц в лесах,

Больше, чем шрамов нервных

У меня на руках,

Больше, чем хлеба в поле,

Больше, чем дней в судьбе,

Больше, чем света на воле

Сказано слов о Тебе.

 

Горше, чем спирт в стакане

Жить, потерявши нить,

И холодней, чем память

Разучиться любить.

 

МАМЕ

 

Под омраченьем, суетой и тлением

Земля жива.

Как вспышка боли в солнечном сплетении,

Горит Москва.

 

А ты идёшь, ступая по проталинам,

Мутнеет день;

Идёшь и поднимаешь из пожарища

Своих детей.

 

Скажи себе—не думай о несбывшемся,

Трудись и пой!

Светлеет небо, если мчится к Вышнему

Взгляд синий твой…

 

А ты опять сквозь злую горечь учишься

Любить и жить.

И устаёшь, но всё же веришь в лучшее,

И держишь Нить.

 

Тревога, непонятное пророчество,

И жизнь всё злей;

Ты слышишь—это голос одиночества

Из всех щелей.

 

А мы играем в игры по-над пропастью,

Без тормозов,

Но мы приходим снова, с нежной робостью

В твою любовь.

 

* * *

Разбросанный пепел бумажного дыма,

Волшебные ночи, любовь через сон,

Холодное небо, горячие крылья,

Железного ветра негаснущий стон.

 

 

 

Святая триада огней мирозданья,

Вчерашних миров грозовая метель,

Беззвучное слово немого дыханья,

Проекция жизни в биекции тел.

 

Симфония пламени, зыбкие стены,

Пурпурные руки раскинуты вверх,

Бессмертная магия, лезвие тени,

Скользящий по коже серебряный смех.

 

Заря расколола безумное небо,

Зелёные звёзды в закрытых глазах;

В иллюзии мира устало и блекло

Моё отраженье в кривых зеркалах.

 

Над городом дождь. За туманом сиянье.

Кривыми полёта расчерчен эфир.

Похмелье. Вселенная. Голос молчанья.

Великой Любви новосозданный мир.

 

 

 

КРЫЛЬЯ ДНЕВНИКА

 

Летучий Голландец

 

            Мы шли по Москве.

            Мы шли через день и ночь, от самого первого, ослепительного рассвета до самого последнего, глубокого, как кровь, заката;

Мы шли через тёплые весенние ливни, через искрящийся предновогодний снег, через шуршащий и крутящийся дождь золотой осенней листвы;

Ветер трепал и переплетал наши распущенные волосы, в них билось запутавшееся солнце и мерцали звёзды, пойманные в силки;

Под нашими ногами лопалась первая корочка льда на асфальте, разбивались алмазными брызгами майские лужи, в которых голубело высокое небо, и голуби разлетались, испуганные нашими шагами;

Мы шли, не глядя куда мы идём, мы шли, не оглядываясь назад, мы не считали время, и годы пролетали за час, а часы казались нам годами;

Мы не знали ни голода, ни жажды, мы не останавливались в подъездах и подземных переходах, чтобы согреться или отдохнуть, а когда от бессонницы начинали слипаться глаза, мы только крепче сжимали руки – и продолжали идти.

Мы шли по узким глухим переулкам и по широким, заполненным машинами улицам, по площадям и мостам, по подземкам и крышам домов, по брусчатке и бетону, наперерез автомобилям, обгоняя людей и задевая кончиками пальцев стволы деревьев;

Мы прошли по Москве тысячу раз из края в край:

Как Летучий Голландец, не в силах пересечь одну-единственную черту –

                                                                                                          порог своего дома.

 

Троллейбус

 

            Сквозь стёкла троллейбуса фонари – как гигантские игольчатые звёзды. Окна покрыты изморозью, и поэтому кажется, что каждый светлячок огня окружён тысячами тоненьких стеклянных ниточек. Каждая лампа похожа на сверкающий шарик; шарики уплывают куда-то за спину, но навстречу уже появляются новые, и невозможно оторвать глаз от этого размеренного движения.

            Огни, огни, огни…

            Кажется, что ничему, кроме этих тысячами взглядов облизанных огней нет дела до моей жизни. Холод подкрадывается к самому сердцу. Руки дрожат. Холод на всей земле – от горизонта до горизонта – только холод и огни. Моя сестра молчит. Сидит рядом, нахохлившись, как рыжий воробей. Со своей болью я должна справиться сама. Только сама.

            Солнышко, кто-то из нас должен уметь плакать. Господи, ну почему у меня больше нет слёз?

 

Триптих (антология ухода)

 

1. Сестра

            Мы шли, взявшись за руки, навстречу тёплому ветру и весне, а вокруг нас кружился ледяной снег первого декабрьского дня. Мы танцевали на пустых остановках, наперегонки со снегом и ветром, и смеялись, как дети, просто от переполнявшего нас счастья.

            Мокрый хлеб, крошащийся в замёрзших руках, казался нам вкуснее самых изысканных блюд, и нам казалось, что нет большей гармонии, чем просто ехать на первом сидении пустого троллейбуса и смотреть, как чёрные ветви рисуют неподвижный узор в сумеречном небе.

            Какая чудесная сказка пишется морозным пером на стёклах!

            Какая удивительная мелодия звучит в бесконечно сменяющихся огнях! Снег слепил и оглушал нас, но внутри и моего, и твоего сердца разыгралось и уже не могло погаснуть весеннее, вечно летящее вперёд тепло.

            Я была металом, ты – панком, но разве теперь это имеет какое-либо значение?

            Скажи, разве важно, какого цвета были наши волосы? Это пыль, мусор, это уйдёт, не оставив ни следа, ни памяти. Разве это так важно, каким словом мы называли  свой дом?

            Скажи, имеет ли сейчас смысл что-нибудь, кроме того, что мы нашли друг друга этой зимой? И есть ли что-нибудь важнее того, что мой дом стал твоим, а твой – моим?

            Скажи, нужно ли нам с тобой что-нибудь, кроме той весны, что бьётся в наших сердцах? Зачем вспоминать о прошлом или думать о целой долгой зиме перед нами – она промчится мимо нас, ведь весна уже живёт в наших сердцах.

            Скажи, можешь ли ты, как и я, прочитать на первом зимнем снегу слово «Апрель»?

 

2. Друг

            Мы сидели друг напротив друга, и нас разделяла белая-белая гладь стола и ещё что-то невидимое, но холодное и давящее, как камень. И не было сил разжать сведенные судорогой ладони и прикоснуться к твоим бессильно лежащим на столе рукам. И не было сил поднять глаза.

            За тёмными окнами падал снег. На кухне холодно, ярко и пусто, словно мир внезапно потерял свою душу. Все чувства как будто притупились, а мысли путались и тонули в окружающей нас тишине.

            Чай давно остыл – ты так и не притронулся к своей чашке. Все слова сказаны. Человек уходит. Мы в один день стали чужими, словно между нами поднялась стена. И я уже ничего не могла сделать.

            Мне безумно хотелось крикнуть тебе вслед:

            – Слушай! Что мы делаем? Почему ты должен уходить вот так, унося в себе боль, а я должна оставаться здесь, наедине с холодом, опустошённая и ослепшая?

– Слушай! Почему мы не даём говорить нашим сердцам, меняя живую жизнь на правила, придуманные людьми? Неужели ты не понимаешь, что есть вещи, до которых нельзя дойти умом, если ты не почувствовал их в своём сердце?

– Слушай! Ты ведь знаешь, что пока жива боль в твоём сердце – она будет жить и в моём. Неужели ты думаешь, что сможешь так просто избавиться от неё, выкинув из себя кусок души? Или я смогу?

– Слушай  – когда-нибудь, когда я перестану вздрагивать от каждого телефонного звонка, когда случайные буквы в заголовках газет перестанут складываться в твоё имя, когда я научусь жить без страха – я найду тебя.

 

3. Я

            За моими окнами снег и солнце. Утренний город поёт, как поют, просыпаясь, птицы: и мне кажется, что кроме меня эту песню не слышит никто, хотя я точно знаю, что есть ещё люди, такие же сумасшедшие, как я …

            У меня есть ровно пять минут, прежде чем я примусь за дневные дела, и я хочу за эти пять минут успеть собрать как можно больше музыки и света, чтобы всё, к чему я прикоснусь, начинало петь.

            Я знаю, что там, в этом звенящем от снега и солнца городе, живёт так много моих самых дорогих и любимых людей. И ещё моя сестра, ставшая мне подругой, и мой друг, переставший быть мне братом. Её я увижу сегодня днём, и мы будем говорить о тысяче важных вещей; а его вспомню только когда поздно вечером зазвонит телефон, и другой голос будет рассказывать мне о своих радостях и печалях.

За моими окнами снег и солнце, и я, наверное, только сегодня поняла, какое это счастье – просто жить!

 

Диптих (антология прихода)

           

1.      Зима

Так было вчера: синие метели за толстыми стёклами и пурпурные цветы огней сквозь мёрзлую пыль, холодные троллейбусы, холодные руки погибающих ёлок, осколки ледяного стекла, горький чай и горькое вино…

Вчера мы ещё не могли говорить; такая пустота была в наших сердцах, что слова умирали на губах, так и не успев родиться, и жил только шепот, бесконечно звенящий в мёртвых окнах ночной подземки:

«Верь, малыш, весна обязательно придёт!..»

Так было вчера: нас гнало из дома в беспокойный рассвет, и алая луна стояла над крышами в новогоднюю полночь; наши сердца бились тревожно и нервно, наши руки роняли в снег монеты и кольца, а наши взгляды то и дело срывались с книжных страниц в усталое небо, пытаясь поймать какую-то неведомую зыбкую линию, из-за которой приходит солнце.

Вчера мы ещё не могли оставаться одни – и у нас было всё то, что нужно для того, чтобы быть вместе: сумеречные встречи, долгие шаги через промёрзшие насквозь леса, сладкий чай на тёплых кухнях, запотевшие стёкла и нежные свечи; и бесконечный шепот сквозь мёрзлую мглу телефонов:

«Верь, малыш, весна обязательно вернётся!..»

Надо только суметь не растерять свет солнца в наших сердцах.

Надо только всё время помнить, что за зимой приходит весна.

И дни бегут сквозь это марево, сквозь сухой снег и обжигающие холодом голоса; и на губах тает горечь, а в сердце растворяются слова:

«Весна вернётся…»

 

2.      Весна

            Левые люди приносят цветы ко мне домой, они смотрят на меня и смеются. Левые люди звонят мне по телефону, когда я меньше всего ожидаю звонков. Левые люди приходят ко мне в дом и говорят: «Как ты живёшь тут»? Левые люди шляются чёрт знает где целую ночь, а потом засыпают над книгами. Левые люди исчезают на недели и больше, а потом выскакивают как чёртик из коробочки и говорят: «Радуйся! это я!»

            Левые люди ведут себя совсем как дети. Левые люди не знают ни слова «нужно», ни слова «нельзя», а знают только слово «люблю». Левые люди приносят цветы в мой дом, и уже вся моя комната засыпана их лепестками. Левые люди не знают ни правил, ни обетов, ни целей. Они бродят по земле, как белые-белые прекрасные птицы, которые никогда не бывают одиноки, даже если рядом с ними никого нет.

            Левые люди смотрят на меня и смеются. Левые люди поют вместе с весной. Левые люди зовут меня с собой туда, куда знают дорогу только они… И я лечу с ними в одном искрящемся всеми цветами радуги потоке, и я пою с ними. И мне даже кажется иногда, что я такая же белая-белая и левая птица.

            В начале весны жизнь летит так стремительно, что для того чтобы не отстать от неё, нужно тоже лететь со всех ног. Всё меняется так быстро, что совершенно невозможно за всем проследить: за какие-то минуты набухают и разрываются почки, за доли секунды вытягиваются и распускаются цветы, а птичьи голоса так  звонки и быстры, что человеческое ухо не в силах уследить за ними.

            Солнце и ветер, мокрая земля и первые листья. Прикоснись к ним – и ты поймёшь, что такое жизнь и зачем она живёт.

            И пускай солнечная карусель уносит нас далеко-далеко, туда, где боль уже не причиняет боли, и одиночество исчезает, потому что каждая крошка земли и неба становится живой.

 

Триптих (антология отхода)

 

1.      Сестра

Мы жили одним дыханием. Мы жили одними словами. Мы шли  почти что  шаг в шаг, и даже если  кто-то  из нас  отставал, мы на каждом перекрёстке дожидались друг друга.

            Мы читали  одни книги, мы слушали  одни песни, мы  не боялись смотреть друг другу в глаза...

            Так  почему же  я сейчас опускаю  взгляд? Почему в твоих зрачках - прозрачная  стена, за  которую  ты  не  хочешь  меня  пустить? Почему твои чудесные руки так легко и непринуждённо отстраняют меня из твоей жизни? Что случилось?

            Мы жили в одно дыхание. Мы жили в один такт. Мы  расставались, и нас ждали  каждую свои дела, но мы  каждый свободный миг  берегли, чтобы помчаться навстречу друг другу. И нам не нужно было даже слов: я просто жила в тебе, а ты во мне...

            Вчера или сегодня погасла наша звезда?

            Я вышла проводить тебя по вечерней улице. Ты шла быстро - как всегда - и  даже  не  обернулась. Как  будто  тебе  было  всё равно, смотрю ли я тебе вслед.

            Разве  можно  так просто  и безжалостно  забыть все те  жизни, которые мы прожили вместе? А если так - то зачем они были нужны?

            Зачем столько пройденных дорог? Зачем столько молитв, произнесённых друг за друга? Зачем столько песен, спетых про нас двоих?

            Зачем  тепло наших сердец и домов? Зачем  наши боль и радость, разделённые пополам?

            Зачем мы по-прежнему понимаем друг друга без слов? Зачем наши глаза  ещё не умеют  ни лгать, ни молчать?.. но твои  уже научились разделять. И зачем  наши руки хотят, как раньше, крепко сжать и не выпускать друг друга?.. но твои  уже выучились лежать неподвижно или тихо ускользать из моих ладоней.

            Почему я не могу жить без твоего тепла? Почему мне так нужна - нужнее воздуха, нужнее воды, нужнее света - твоя улыбка?

            Мы уже разорваны, разрознены, разобщены... Зачем мы были нужны тогда? Неужели  только за тем, чтобы ты  недовольно  повела плечами, если  мне придет в голову  как раньше  окликнуть тебя  из вечерней тишины: "Сестра..."

 

2. Друг.

            Сколько я уже не вижу тебя? Неделю или год? День или вечность? Наверное, так даже лучше. Лучше, чем м учить друг друга и разрываться на части.

            Просто всегда, когда мы шли, я тянула тебя налево, а ты меня – направо. Просто  всегда  получалось так, что  когда я  училась – ты работал; когда  я работала – ты пел; когда  я пела – ты спал; когда я спала - ты учился... и так до бесконечности.

            Можно было бы  вечно  гоняться  друг за другом в этом заколдованном  кругу – но был ли бы в  этом смысл? Не лучше ли  просто разжать руки и пусть ветер жизни  носит нас, как ему заблагорассудится? Всё равно наши дороги  лежат по разные стороны пропасти... и имя ей Непонимание.

            Я  по-прежнему  люблю тебя. Я по-прежнему буду приносить тебе цветы  и прикасаться рукой к твоим  следам. Мой голос и глаза  останутся теми же – я просто отпущу тебя.

            Ветер жизни  бесится  под  тобой, как  необъезженный  жеребец. Зачем в моём доме неукрощённые кони?

            Мы  не просто  разные, мой милый друг. Ты ищешь смысл жизни в том, чего нет  и не может быть  во мне. А я  уже  всё нашла, только страшно одинока на своей дороге.

            Я по-прежнему буду любить тебя. Я по-прежнему пишу тебе стихи и долго-долго  смотрю тебе вслед. Мои слова  и руки останутся  прежними, только  взгляд  мой  не будет  больше  звать, а будет  просто смотреть.

            Была ли я в твоей жизни? Помнишь ли ты ещё, как меня зовут?  

            Ты  был странствующей звездой, промелькнувшей на моём горизонте. Давным-давно...

            И только  ветер знает, как крепка твоя  печать на моём сердце и как глубока печаль, которую ты подарил мне.

 

3. Я

            Бывают дни, когда горечь подступает  к сердцу, когда в памяти сплошным  страшным  набатом звучите  вы - такие прекрасные, близкие, любимые.

            У меня нет сил не помнить ваши лица, наполненные светом, нету сил  не слышать  ваши  голоса, полные  доброты и любви. Нет сил  не видеть вас такими, какими вы когда-то вошли в мою жизнь, наполнили и осветили её.

            Пусть память стучит в голове. Сердце не выдержит и разорвётся от боли, если я запрещу себе вспоминать. Но каждый новый день приносит новую жизнь, новый свет  и новое дело. Две вещи я поняла так же твёрдо, как понимаю закон  Бога: Боль – это яд. Это  отрава, способная искалечить  и жизнь, и душу, способная убить. И ещё – что бы не случилось со мною, один вечный мой, самый дорогой  друг у меня останется навсегда - моя Мама.

            Бывают дни, когда горечь подступает к сердцу и грозит вот-вот затопить  всё  моё  существо... Я  целую  мамины руки - может  быть, последнее, что у меня осталось.

 

Ожидание

     

Я жду  дождя. Жду  день и ночь  напролёт, неторопливо, лениво даже взглядывая  время от времени  в перламутрово-серое небо, такое светлое, прозрачное, что  сияние  от  него  наполняет  весь  воздух вокруг.

            В моих  глазах  медленно проплывают  бледные  краски  раннего апреля: обугленная  земля, ещё  не вся  свободная от снега, влажная дымка  водяной пыли, наполняющая воздух  свежестью, широкие  мутные потоки, со всех  сторон обнявшие  подсохший островок тротуара, таинственное свечение, разлитое от бледных облаков...

            Чистое, пахнущее водой  дыхание ветра  застревает  в ресницах. Сухие  прошлогодние  листья  чуть-чуть  шуршат под моими  шагами, и ломкие белёсые стебли травы вздыхают, касаясь моих усталых ног. Где моё яркое, жаркое, золотое солнце? Где моё солнышко?

            Пишу весь день. За длинными белыми  столами в пустой столовой, в обнимку  со стаканом остывшего чая; на уроке  литературы, в метро, в домах на тёплых  и прокуренных кухнях. Пишу дома до полуночи, при свете одной тусклой лампочки  над старой потрескавшейся столешницей. Когда иду, бережно отмеряя каждый шаг, по хрупкому утреннему снежку от дома до дверей школы  и обратно, расплёскивая ботинками  тусклые ручьи, под  вопли  ошалевших  птиц и трамваев - стараюсь  запомнить каждое слово как можно точнее, чтобы не  упустить в беспамятство ни одной пришедшей в моё сердце фразы.

            Пишу, не  жалея  ни  времени, ни  сил. Пишу,  не  перечитывая, боясь упустить хотя бы мгновение слов, пока они, обогретые  солнцем, не слетели, как пар, прямо из моего сердца, минуя руки.

            Я жду. Чёрный узкий ремешок обнимает моё  запястье, удерживая тонкое  и  сложное  создание; хрупкий механизм, в  котором  заперто живое биение  сердца. Тоненькие золотые стрелки безошибочно  откусывают крошечные  кусочки времени, словно напоминая  о том, что  надо торопиться, сберегая каждый  момент ожидания, потому что  скоро уже, очень  скоро весна  расплеснётся  в воздухе  вокруг  меня, и уже не будет времени, чтобы  выверять неторопливо каждую мысль; потому что шаг  скоро  превратится  в  бег, слова – в песни, а я сама – в одно стремительно-лохматое  весеннее существо и сорвусь с места, помчусь, полечу  в бесконечный  горизонт, откуда наконец  появится моё яркое, жаркое, золотое солнце, моё солнышко.

 

Рондо

 

            Сегодня  опять  выпал  снег. Белизна  лезет  в  глаза, мокрые хлопья  липнут  к рукам, как  обрывки  выброшенных  писем: холодные, жалкие, жадные. Город  изнемогает под холодным пеплом зимы; усталые руки улиц бессильно волочат по кварталам полотнища снежного савана.

            К закату  небо  расчищается, и только  вечная  городская муть грязной лентой тянется  по крышам домов. Звёзды  похожи на странных белых  птиц, замерших  в  фантастическом  полёте – такие же  нежные, трепещущие  и  тёплые. От  сумасшедшей высоты  их  кружится  голова, и кажется, что ты вот-вот сорвёшься  с узкого карниза в неестественно-чистую белизну города. А ты  стоишь  на самом краю, играя с высотой, одинокий, свободный, не принадлежащий никому, кроме Бога.

            У меня дома есть книги, слова и песни – у тебя камни, птицы и цветы; у меня  агатово-чёрный  бархат  и  белоснежный шёлк – у тебя золотистые листья  и голубые травы рассвета; у меня  слова и стихи – у тебя музыка и молчание. И только в одном  мы с тобой похожи – нам обоим  сжало болью  сердце, когда по улицам  протащился  ковыляющей походкой, словно подстреленный, белый весенний снегопад.

            Почему весной  снег жжёт пальцы  больнее, чем  кислота? Может, потому, что мои руки уже привыкли к солнечным лучам?

            Сегодня опять выпал снег. И счастье снова  отброшено на бесконечно долгие  минуты, пока к нам  не вернётся  апрель. Мы так долго ждали весну! Когда она  наконец дотронулась  до города  своей рукой, рыжей, как волосы моей  сестры, мы  готовы были кричать  от радости, мчаться  в никуда  без дороги, без цели, в  распахнутой  куртке, не боясь ни болезни, ни смерти, ни чужого смеха.

            Весна  ворвалась в город  ураганом солнца и пыли; и мы падали на колени  на белый  от высохшей соли  асфальт и молились, не боясь быть услышанными. Весна  ворвалась в дома осколками разбитых зеркал, радугой солнечного дождя в чисто вымытых стёклах  и коричневыми птицами, вылепленными из пшеничного теста.

            Голубые лепестки, рыжие воробьи, выпачканные  мелом пальцы  и твои удивительные глаза цвета полосатого соколиного камня...

            На закате  в моё раскрытое окно влетела  птица. Она  билась в моих ладонях, как живой голос костра, она собирала со стола хлебные крошки  и пила  вино  из моего стакана, смешно  запрокидывая  голову. Рыжая птица Весны! Вольное дитя  рассвета, вечером  ищущее тепла  в человеческих руках. Она смотрела на меня таким чистым взглядом, что у меня замирало сердце.

            Я выпущу её в синеву апрельского утра, в хрусталь капели, пронизанный солнечным огнём, навстречу ветру и любви; но это завтра, а не сегодня. Потому что сегодня опять выпал снег...

 

FREE - LOVE

 

            Чтобы  понять, что  значит  быть  трезвым – нужно однажды как следует  напиться. Душевное  похмелье - тоже  отвратительная  штука. Господи, как тошно – с души воротит от всего!

            Нет, ты  вспомни! Вспомни всё, почувствуй  снова, как  дрожит бетон от ветра под  твоими  руками, как поёт ржавая арматура - шаги, голоса, призраки из глубины  ветра. Над тобою только небо, невообразимая высота. Вчера...

            Нет, ты вспомни. Вспомни  мягкие тёмные волосы  под твоими руками, и шелковую кожу, и прохладные пальцы. Дорого, слишком  дорого придется тебе  платить за то, что тебя заставили  понять: ты  человек, просто живой человек, к которому можно прикоснуться...

            Один раз я уже крепко отравилась отвратительным коктейлем из недосказанных  слов, пропавших  голосов, потерянных  дней и  пустых обещаний. Похмелье  пройдёт. Но кто  поручится, что  меня  снова не напоят допьяна, до тошноты ещё каким-нибудь дерьмом?

            Нет, ты вспомни! Вспомни, как это, когда  два, три – все сердца бьются в один такт; вспомни, как ты сначала высвобождала свои руки из чужих ладоней, а потом твои пальцы сами, по какому-то  наитию находили нужный изгиб, касаясь губ, лиц, волос...

            Как пел бетон  под  твоим  распластанным телом! В омут высоты, в водоворот ветра, со всего размаха – прямо в небо!..

            Господи, ты даже не была  пьяна! Ты  просто  знала, что нужно именно так. Было нужно  в самую глубину, до смерти, до потери  дыхания - чтобы понять, какое это счастье - дышать!

            Вспомни  всё. Вспомни  снова. И вспоминай  всякий  раз, когда закружится  голова от высоты и ветра, когда дрожь  пробьётся в руки сквозь ржавое железо перил. Вспоминай, чтобы хмель не свалил тебя, вспоминай, чтобы оставаться собой.

 

Опять одиночество

 

            Я смотрю  в распахнутые глаза ночи, где в дымном небе  отражается опрокинутый город. Над миллионами огней снова громоздятся огни, словно стрелы ракет. Пламя пляшет по домам - то ли это пожар, то ли электрические вспышки  реклам, то ли сполохи далёкой  грозы. Чуждое, холодное пламя, затягивающее  в свою испепеляющую карусель, пока не закружится  голова, пока  не почувствуешь, что ты  сходишь с ума на краю стоэтажной ночи...

           

Из тысячи  одинаковых ночей  вываливается одна. Господи, если бы ты знал, как я ненавижу одиночество!

      Мутно переливается  за стёклами  холодный электрический огонь. Светлые  стены, белый  угол подушки, чугунный  силуэт цветка на подоконнике. Натруженные, старательно и расчетливо измотанные за день мышцы болят, но сильнее всего  ломит где-то слева в груди, там, где у всех людей находится  сердце. А у меня  почему-то – один застывший спазм  нерожденного крика.

            Мне иногда хочется биться с размаху о стены, чтобы  весь этот такой белеющий в темноте мир вдруг захлестнула волна упругой пурпурной крови. И не было бы больше меня, а со мною – Одиночества...

            Ночь  вешает слово на слово, букву на букву и лепит  бесшумно всю мою  источенную  тишиной  жизнь. Где-то на грани сознания висит ещё  электронно-холодный  неживой  голос: «Ноль  часов  двенадцать минут». Время, когда остановились стрелки моих часов.

            Господи, если бы  ты  знал, как рвёт меня  на части, выпивает мою душу  одиночество... Полосатые тени  скользят по потолку; лампа; пустой стакан; книга...

            Бессонница. Одиночество. Огни. Горечь  и тишина. Как медленная струйка  песочных  часов, отмеряющих  последний  час  жизни. Горечь. Одиночество. Сон.

     

            – Из тысячи одинаковых дней вываливается один...

 

GREAT SPIRIT COMES

 

            Без звука. Без стука. Без шума.

            Не было – и вот он уже здесь.

            Так  незаметно, как  падает  медленный  дождь, как  наступает рассвет.

            Никто  не увидел, как  он  вошёл  в нашу жизнь, и показалось, что он  был здесь  всегда; Его прикосновение было так легко, словно крылья  паутины, Его шаги так  плавны, что  под  ними  не сгибалась трава; в Нём растаяло  всё, и стало частью Его, и я  уже не мыслила жизнь без Его присутствия, незаметного  и неизменного, как  беспрерывные капли дождя или мягкий свет утреннего солнца.

            Он пришёл так тихо, так легко, не потревожил  ни одного взгляда, ни одного  движения, и я даже  не сразу поняла, что  мне  стало легче дышать.

            Он пришел  так незаметно, что никому даже на секунду не стало страшно оттого, что он  может внезапно уйти, и многие так никогда и не поймут, что он прикасался к их жизням.

            Так  не сразу  осознают, что уже наступил  день, что кончился дождь...

 

Желание

 

            Тонкое  горлышко бамбуковой вазы  похоже  на древесный  ствол у самой развилки ветвей. В городе не растут такие деревья. Растут другие – их ветви  перепутаны, как  разметавшиеся волосы, их стволы  выгнуты так, что по ним стекают густые  кровавые капли.

            И капли из-под набухших  водой  сугробов. А из  розового неба медленно-медленно падают  снежинки. Медленное, тяжкое дыхание с привкусом  вчерашней крови. Каждый шаг, бьющийся в соседнюю дорожку, отзывается в голове дрожащими искрами. И в лицо всё падает и падает розовое небо, перемешанное со сладковатым древесным соком.

            Зима сочится желанием. Затравленным взглядом девушки из фантезийного  романа – избитой  девушки  со спутанными  волосами. Нежным взглядом любовника, твоего самого старого и верного друга...

            Ослепительная неоновая  вспышка  под сомкнутыми веками – это чей-то взгляд. Как он смог отделить меня, изломанно-неподвижную, от вкуса снега и запаха мёда и коры? Мои ноги  уходят во вздрагивающую землю, руки вливаются в тело – моё тело древесного ствола, а волосы перепутались со скрюченными ветвями. С грязью на снегу. Со слезами, сукровицей, прокушенными в поцелуе губами... Моими губами.

            В квадратных окнах и овальных зрачках одно и то же небо цвета йода с падающими льдинками. Невыносимое желание  застывает на ветру, превращается в смех, и боль, и судороги в горле...

            Дом - это тепло. Я  щекой и ладонью  чувствую тёплый стол. Закрываю  глаза, слушая  дом. Шорох  рассыхающегося  дерева, журчание воды, гул машин  за окном... И закрытые глаза  медленно-медленно заполняет тусклое  розово-йодистое  небо. Страх, и стон, и судороги в горле...

            Нет, ничего... Голова болит. Не надо анальгина. Лучше кофе...

            Расслабленное тело - шея, бёдра, спина... Грани комнаты в глазах, яркие и острые, наклонённые ко мне, качающиеся под взглядом...  Твоя  рука, устало  упавшая  на колено. И вдруг  я встречаю  взгляд, такой же  неоновый, как каплями падающее  с веток за окнами желание.

            Густое сладкое озеро с белыми  фарфоровыми  осколками. За окнами плачут и корчатся деревья, охваченные непреодолимым желанием зимы. А  во мне  уже поднимается  летний чистый  жар, кровавое заходящее солнце над чёрными башнями Замка Вечного Заката. 

И привкус фантезийных романов, где  юный маг отдаёт всю силу своего тела  избитой до полусмерти безумной колдунье, зная, что это последняя  ночь её жизни; где королева  проводит ночь с самым нежным, желанным и страстным  из всех своих друзей, зная, что наутро он предаст её.

 

            ...Я случайно открыла глаза и увидела, как  из экрана цвета кофе медленно-медленно падает снег...

 

 

 

 

 

 

 

Знаешь, у нас

могли бы быть мы,

если б мы были

ДРУГИМИ...