Люк 4

В.МОГУНОВ

Возраст

* * *

Былого чувства больше нет,

Растаял дымкой слов туман,

Не светит больше лунный свет.

Наверно, я был слишком пьян.

Я много выпил слов вина,

Но больше я не буду ждать,

С порога я не оглянусь,

Один пойду рассвета ждать.

Смотри, как пенятся звезды

На лунном пейзаже земли,

Как скоро поднимется солнце,

Чтоб больше мы ждать не могли.

Тогда что же, вперед

По дороге луны

К тем мирам, где полет,

Где осмысленны сны.

Ты не выйдешь меня проводить,

Не помашешь рукой,

И потечет вино из бокала

По асфальту рекой.

Пусть просрочены сроки,

Мы все же пока еще есть.

Наши песни слишком далёки

От песен, поющихся здесь.

И, вот, нам пора уходить,

Уж ночи приходит конец,

Но мы все же не сможем забыть

Песен, поющихся здесь.

* * *

Я хотел бы влюбиться в тень года времен,

Сжигая свой век лишь в погоне за ночью,

Играя на паузах ветра и крике зверей,

Я, жизнью разорванный в клочья.

Я, в пыль стертый жестокостью слов,

Свой жизненный век прозябая,

Хотел бы я снова поверить в любовь,

На паузах смерти играя.

Я, испепеленный любовью вновь,

Хотел бы опять жить, страдая.

И тонкое лезвие слова любовь,

Как счастье вновь принимая.

* * *

Весна наступит нескоро

И в сердце шевелится грусть.

И, может быть, ждать тебе долго,

Но должен и, значит, вернусь.

Пройдет полчаса иль столетье,

А я, как и прежде, спешу.

Прощание — горькое зелье

Тебе еще раз покажу.

И шрамы от битых бокалов,

Которыми бились мы здесь.

И влага холодных подвалов,

В которых мы будем сидеть.

Все это — ненужные формы

Того, что хочу я сказать.

Чтоб жить и любить и прощаться,

Нужно уметь умирать.

20.03.97г.

* * *

Я закрою дверь за гостями.

Оставляя лишь ночь и тебя.

Будет комната эта топиться свечами,

Пока не заступит заря.

Мы не будем больше заслоняться словами,

В виртуальном танце кружа.

Я пущу в эту комнату утренний ветер,

Пусть играет, листвою шурша.

Пусть ослепнут сегодня все двери и окна,

Телефон навсегда пусть умрет.

Чтоб никто не видел, не слышал,

Что сегодня здесь произойдет.

Да, я знаю, потом нам придется расстаться.

Слишком долго мы были вдвоем.

Но ведь все же, после, мы будем встречаться,

Без конца говоря ни о чем.

Все, что в комнате этой может остаться,

Пусть останется, мне все равно.

Все, что будет в моем кармане на завтра:

Томик Блока и жетон на метро.

Я смешаюсь с толпой, став такого же роста,

От тебя уходя за окно.

Я уйду навсегда, ты меня позабудешь,

Но оставишь открытым окно.

* * *

День. Святое озеро. Дождь.

В небе гремит гром.

Что-то щемит и ноет. Прочь!

Смоет слезы. Они будут потом.

Потом будет плач.

Плач покинутой девы.

Все пройдет, а потом будет ночь.

Пыль дорог и раздумия, где вы?

Ночь вновь повиснет над миром,

Луна будет снова палить облака.

Тихий шепот станет игривым.

Я опять воплощусь в дурака.

Холод. Ведь потом будет холод.

Холод двух непохожих людей.

Снова будет чувственный голод

И искания мест потеплей.

Дым? Нет, туман непонятных мне мыслей.

Облака чьих-то чуждых мне чувств.

Голова тяжелеет и киснет.

Будет ночь, будет день, будет грусть.

Грусть, а может быть это награда:

Чем взрослее, тем выше мосты.

Что-то в сердце звенит буйным градом,

Так звенят, разбиваясь, мечты.

14.06.97г.

* * *

Иллюзия налитого бокала.

Иллюзия того, что тебя ждут.

Не страшно все начинать сначала

И даже то, что тебя не поймут.

Рассветом я написал картину.

Росою я промыл глаза.

А ночью я вновь услышу

Зовущие голоса.

На стене повешен рисунок :

Там осень, там вечер, там все хорошо.

Но без портрета душа пустует

Портрета той, что заждался давно.

Шаги ее плавны, а голос звонок.

Душа ее словно на лошади скачет.

Как будто годовалый ребенок

Один в кровати смеется и плачет.

Но люди не начнут сначала

И умными быть тоже не начнут.

Иллюзия налитого бокала.

Иллюзия того, что тебя ждут.

* * *

Я люблю бродить по темным коридорам,

По лестницам скрипучим со свечой в руке,

Обходить дома ночным дозором,

Развевая пламя в сквозняке.

Я хотел бы плавать по чужим озерам,

Слушать весел плеск в ночной воде,

Провожать закат усталым взором,

Слушать воды, что поют лишь мне.

Я хотел бы жить, как кот на крыше,

Чтобы были волосы послушные ветрам,

Чтобы шум и гам толпы не слышать

И под небом тихим обнимать девичий стан.

Я хотел бы успокоенным быть морем

Или просто лечь на дно в реке,

Но я люблю бродить по темным коридорам

С грузом мыслей и воспоминаний — налегке.

13.06.97г.

* * *

За полчаса до утра,

Слушая звуки рассвета,

Природа не щадит серебра,

А я предпоследнюю сигарету.

Я задремал лишь на двадцать минут,

А воздух затянут туманом.

Хорошо, когда знаешь, что ждут,

Чтоб назначить своим капитаном.

Наверное, вот она — жизни суть —

Вот так вот сидеть на рассвете,

Любуясь днем, начинающим путь,

Быть счастливым лишь сигарете.

16.06.97г.

* * *

Заколоченный дом.

Души листьев витают вокруг.

Постаревший, все знающий клен —

Тихий друг без ног и без рук.

Волос, буйный когда-то —

Седой.

Голос, говорящий

“Постой.

Не бросай меня одного

Одиноко стоять на ветру.

Не руби ты ствола моего,

Я и так уже скоро умру.

Расскажи мне про лиственный лес,

Что заброшен в далекой земле.

Непокорный течению лет,

Лету, осени, весне и зиме.

Ведь оттуда я родом. Чужой

Я на этой грешной земле.

И туда попасть суждено

Лишь моей серой золе.

Я стою и смотрю на тебя.

Уже слезы сочатся из глаз.

Ты, молчаливый сын сентября,

Напоминаешь любого из нас.

07.06.97г.

* * *

Вечер. В комнате стемнело.

За окном луна висит.

Вечереет. Вечерело.

Ночь безумием грозит.

Телефон покрылся пылью.

Почты ящичек молчит.

Что-то скажешь между делом,

Что-то просто промолчишь.

Все равно тебя услышу.

Все равно тебя пойму.

Разговоры будут лишни,

Когда свет и честь уйдут.

* * *

На столе все остыло, но не жаль мне потерь.

Уходящего праздника очень жаль мне теперь.

Я помою посуду, уберу со стола,

Уходящий праздник провожу со двора.

Погашу электрический свет. В комнате темной, пустой

Уходящего праздника нет и не будет со мной.

Нет, не спится теперь. Кто окошко откроет — спасет,

Уходящий праздник ко мне позовет ?

Но никто не откроет, никто не спасет,

Уходящий праздник ко мне не придет.

Только осень зимою заменена, как всегда.

Другой праздник приходит, но в душе холода.

* * *

Земля, солнце, небо, луна.

Печаль, жалость, любовь, мрак.

Усни спокойно, этот мир,

Все будет плохо и больше никак.

Дым, мрак, свет, разум,

Душа, тело, чувства, желанья.

Иначе теперь уж не будет,

Тоска забралась в твою спальню.

День светел. Ночь коротка.

Дождь сумасшедший. Ветер чудак.

Усни спокойно, мой маленький мир.

Все будет плохо, но это пустяк.

* * *

Пускай я нарушил запреты,

Пускай меня ждет наказанье.

Но мы, гонимые ветром,

Сыграем свой блюз покаянья.

Пускай я сказал слишком много,

У жизни моей нет значенья.

В пустых пролетах играю один

Молчание — блюз непрощенья.

Довольно с меня быть скитальцем.

Я жду в закоулках сознанья.

На меня не покажут пальцем,

Играя свой блюз мирозданья.

Пустые станции городского метро

И переходы хранят свое мненье.

Я позабыл все, что можно, давно,

Играя свой блюз возвращенья.

* * *

Молчи.

Не загоняй себя в темницу слов.

Молчи.

Детка, я почти что готов.

Не смотри на меня океаном.

Много нежности в ласке ветров.

Лучше выпить, чтоб просто быть пьяным,

Сгинуть в мутном теченьи веков.

Закрой глаза,

Они претят мне бездной.

Закрой глаза,

Они зовут холодной вышиной.

Ты милая и я не в силах

Сопротивляться зову губ.

Лежит желание в просушенных чернилах

Внимать теплу твоих усталых рук.

Не улыбайся.

Это лишь калечит.

Не улыбайся.

Меня другая лечит.

И отвернись, и не смотри,

Как я желаю взрезать вены.

Душа кричит: “Чудовище, умри!”

А тело хочет лишь обнять твои колени.

* * *

Ветер странствий ворвался в окно.

Вечер снова манит дождем.

Солнце к западу клонит давно

И с собою зовет: “Пойдем.”

Печаль жмется в углу, как испуганный зверь.

Все, что было когда-то, я хочу позабыть.

И, если в моей комнате есть дверь,

Значит мне есть куда уходить.

Уходящий день свой закончил визит

И застыл на пороге в ожиданьи конца.

В сердце мрак безвозвратно забыт.

В водах чувств я ловил на живца.

Свиток знаний, наконец-то, закрыт.

Снова музыка зовет с собой.

Все, что солнце лучами палит,

Враз девичьей станет слезой.

Мне не жаль покидать те края,

Где любовь и печаль словно ветры.

Я пойду безмятежно туда,

Где вера надеждой согрета.

Ветер странствий ворвался в окно.

Вечер снова манит дождем.

Солнце к западу клонит давно.

Пусть в моих глазах оно вспыхнет огнем.

13.05.97г.

* * *

Мы тратим силы на ненужную борьбу.

Бросаем словами, как пепел на ветер.

Осталось лишь уповать на судьбу

И день в ярком солнечном свете.

Мы празднуем вечер дешевым вином.

Вдогонку летят наши глупые песни.

И вечер и утро — нам все нипочем.

Я встречу рассвет в просиженном кресле.

22.06.97г

* * *

Что-то в небе сверкает —

Должно быть — любовь.

Моя жизнь увядает —

Растревожена вновь.

Дождь проходит печально,

Словно плачет, как тень.

Снова ночь в моей спальне.

Скоро снова день.

Ты зажжешь огни молний

И потушишь свечу.

Сотней тысяч мечтаний

Я тебе заплачу.

Ночь тоску нагоняет

И пускает мне кровь.

Что-то в небе сверкает —

Должно быть — любовь.

28.06.97г.

* * *

Кусочки града

Осколками слез —

Природа рада

Раскатами гроз.

Но дождь утихает,

Побежали ручьи.

И капли смывают

Желанья мои.

И капли смывают

Остатки тела.

Голова закипает,

Как память хотела.

Но время уходит,

И дождь утихает.

Солнце заходит,

Слеза высыхает.

05.07.97г.

* * *

Заброшенный парк развлечений.

Потерянный город грез.

Паутины стальных разветвлений.

И ветер средь старых берез.

Нелепые горы металла

На распутье миров.

Непрошеным гостем вечность застряла

В пространстве зыбучих песков.

На старой гнилой карусели

Катается пьяная ночь.

Позывы печали меня одолели.

Меня не прогонишь прочь.

Мне здесь назначили встречу

Время, Любовь и Судьба.

Когда назначали, я не перечил,

Их тени завидев едва.

На колесе обозренья

Прокатимся мы вчетвером.

Они мне покажут виденья,

Являя их призрачным сном.

А я привлеку их к ответу

За тяжкое бремя оков.

Защиту доверю я ветру,

Свидетельство — пеплу стихов.

Я останавлюсь на мгновенье,

Все свечи вокруг потушив.

Пусть день начинался с затменья,

Забыт всеми в парка глуши.

Вдали от тоски и сомнений

Не слушать ни смеха ни слез.

Мой дом теперь парк развлечений,

Мной найденный город грез.

* * *

Тушите свет, зажгите свечи,

Разлейте вино по бокалам.

Во дворике старом гнездится вечер.

Найдется здесь место усталым.

Здесь не происходит трагедий

В масштабах маленьких комнат.

Никто не ломает комедий,

И каждый поймет и понят.

Пусть дети бродят в потемках,

Они перепутали время.

Кто-то ошибся в расчетах,

Как нога, не попавшая в стремя.

На наши свечи летят мотыльки,

Неся с собой воспоминанья.

Моменты разлуки бывают легки,

Бродя в закоулках сознанья.

Сюда каждый пришел с перекрестка ветров

С изломанной жизнью, но без кошелька.

Никто не спешит и каждый готов.

Время проходит. Мы здесь. И пока

Тушите свет, зажигайте свечи.

Никто здесь не станет лишним.

Во дворике вечностью стелется вечер;

Мы все здесь равны пред Всевышним.

10.07.97г.

* * *

Последний крик ночной совы,

И ночь прошла бесследно и печально.

В глазах светло от новой синевы,

Но хочется опять проникнуть в тайну.

Что было всем всегда известно,

Осталось лишь в молчаньи звезд.

Оно прошло, как годы, незаметно.

Молчаньем тьмы и плачем гроз.

Ворвется в комнату пустую ветер

И будет снова мне роптать,

Что ночь темна, а день все также светел,

Но буду я задумчиво молчать.

А время не замедлит шаг,

Оно идет без устали, без пыли.

Оно таинственный и мрачный враг

Детей веселых, что его забыли.

06.06.97г.

ОКСАНА ГЕНДЕЛЬМАН

О, как легко быть Богом!..

* * *

Пустые пространства чернеют в Вселенной,

А люди -- как точки, молекулы, звезды.

И чувства роятся в душе моей бренной,

Но чувствам нет жизни. Беззвучно, бесслезно

Сижу и рыдаю над тем, что осталось

От чувств моих нежных, несмелых, но сильных.

Еще вспоминаю, как все начиналось,

Брожу среди прошлого камней могильных...

Пустые пространства заполнили душу,

Звезда моя гаснет, крик рвется наружу.

Что дальше? -- не знаю, ведь время не лечит.

Жить прожитым -- глупо и пусто, но легче...

25.12.94г.

* * *

Жизнь, награди меня талантом

Петь, танцевать или писать,

Но то, что я твой клоун с бантом,

Прошу, не дай мне осознать.

Не дай однажды в день ненастный

Свести все счеты мне с тобой.

Ты все ж важней, хотя несчастна

Бываю я иной порой.

Прошу, не дай увидеть время,

Отсчитанное на часах,

И пусть меня минует бремя

Скорбеть о пролетевших днях.

Пусть не захочется ни разу

Тебя ни в чем перечеркнуть.

Найдя свою дорогу, сразу

Легко отправлюсь в трудный путь,

И, хоть я потеряю силы,

Пусть не померкнет цель моя...
Жизнь, покажись мне снова милой,

Влюби меня опять в себя!

16.05.95г.

* * *

Я карабкалась выше, срываясь вниз,

Я росла эдельвейсом на вершинах скал,

Я из грязи в князи росла, как рис,

Но никто меня тогда не искал.

А теперь ты ищешь меня везде,

Только я уже устала идти.

Я в огне, на земле, на небе, в воде,

И тебе меня больше уже не найти.

04.08-16.12.95г.

* * *

Я не ведала раньше, что я -- пророк,

Я не верила снам и стихам своим,

А теперь, когда кончился жизни срок,

Неужели снова скажу: “Победим!”?..

Неужели теперь буду верить снам,

Неужель не брошу писать стихи

И с надеждой молитву опять воздам,

И прощу себе собственные грехи?..

24.08-16.12.95г.

* * *

Я -- Женщина, беспутное создание,

Я богом сделана с Адамова ребра.

Я жалкое влачить существование

По прихоти обоих их должна.

Я бабочка весны с цветными крыльями,

Увы, я -- жертва сильного глупца

С сачком. Хоть я мудра, бессильна я,

Страдать обязана решением Творца.

Зачем же я пишу стихотворение?

Чтобы кому-то что-то доказать?

Себя понять? -- я ж мудрое творение!

Себя труда не надо осознать.

Но что же движет шариковой ручкою,

Зачем забросила я все свои дела?

Все просто -- я же Женщина! Сей штучкою

Вниманье чье-то я привлечь должна.

09.06.95г.

* * *

Он вошел в твою жизнь совершенно случайно, на миг,

Как волшебник из сказки твоей, в нее он проник.

Он растаял в ночи, как дым от его сигарет...

Отчего же тебе так плохо, когда его нет?

Твоя жизнь изменилась, ты стала открыта душой,

У тебя появились друзья, и ты сочиняешь порой.

Твоя сказка ушла вглубь тебя, ведь прошло столько лет...

Отчего же тебе так плохо, когда его нет?

А однажды в толпе ты увидела эти глаза --

И ты вспомнила все, и к губам побежала слеза...

Как наивно пытаться изгладить в душе своей след,

Когда знаешь: тебе так плохо, когда его нет...

17.06.95г.

* * *

Ну вот, одна, опять одна...

Редеют тучи за окном,

И колотит упрямо дом

Веселый дождь. Уже весна.

Как режет уши тишина!

Приемник вежливо молчит,

И где-то звонко пес скулит,

А я одна, опять одна.

И все листки в календаре

Чисты, как чист январский снег,

И запорошен старый след

Его машины на дворе...

Как рано освобождена

Я от двуличных обещаний!..

Я, как Москва во дни стенаний,

Оставлена и сожжена.

И, ленью порабощена,

Смотрю в улыбки старых фото,

И вдруг -- родной до боли кто-то,

И сердца стук: одна, одна...

Ах, идеалов милый бал!..

Не слишком ли мы влево брали?

Не слишком ли мы нос задрали

Средь тех, кто нас не понимал?

Бокал не склеить из осколков:

За океанами живя

И принца местного найдя,

И им любимая -- до срока --

Поверить в это не могла.

Все Бог мне дал, что в сказках было,

Одно забыл: я... не любила,

И вот одна, опять одна.

____

На кухне чайник закипает,

Идет по телеку парад...

Пора к реальности назад --

Опять одна? Ну что ж, бывает.

19.02.96г.

Е.

Ждать у моря погоды,

а дождаться твоей рожи,
Добровольно вывесить

лапшу твоих слов

на свои уши,

От тебя мурашки дыбом

и волосы по коже,

Но я не буду на тебя смотреть, --

я буду тебя слушать.

8.10.96г.

Феминистское

Ошарашена красотой,

Смелым взглядом подстегнута,

Я отправлюсь во след за тобой,

Очарованным.

Мне не нужно красивых слов,

Я объелась пустых обещаний

И решила, что я готова

Без учета чужих порицаний

Всех объектов своих симпатий

Выбирать на СВОЕ усмотренье.

У меня от тебя -- вдохновение!..

...Будь так добр, не закрой объятий!

18.06.97г.

* * *

Я так хочу тебе отдаться

И так боюсь себя -- отдать...

Боюсь напрасно полагаться

И -- потерять...

Хочу свою расслабить душу,
В твоей улыбке растворясь,
И -- так боюсь опять нарушить

Взаимосвязь.

15.06.97г.

* * *

Мы танцуем с тобой полонез,
Важный и чинный,

Свежестаринный,

Мы танцуем с тобой полонез,

Надежду и муку,

Руку об руку,

Мы танцуем с тобой полонез,

Полумрачны свечи,
Взгляд на плечи,

Мы танцуем с тобой полонез,
В огромной зале

Одни остались

И танцуем с тобой полонез...

В черных дырах

Часы на каминах

Безнадежно отстали...
Раскрутка спирали,

Сжатие в точку

Из ростка в почку...

В глубине невозможной,
В жизни прошлой

Мы танцуем с тобой полонез...

22.02.97г.

Недопоэту

Ностальгия по разрушенным мечтам,

Ностальгия по чужим опавшим звездам,

По тому, что еще мудро не дано нам,
Ностальгия светлая -- ты сам.

Одиночество остротное твое --

Может, это лишь уединение,

Почва для блистательного гения,
Притчи во языцех сих времен?

Не последний ты, кто знает цену слов,
Кто пропитан мудростью молчания

И в мистерию извечного познания

Погружен без собственных оков.

22.02.97г.

* * *

Пока на землю льется свет

И жизнь идет десятки лет,

не суетясь,

Пока я помню, что жива,

Я помню все твои слова,

в бреду молясь,

И то, что сразу не поймешь,

Пока слезой не смоет дождь

с земли греха,

Я покажу тебе в конце

Морщиной на моем лице --

твое “пока”.

2.11.95г.

Верлибр Л. Якушевой

Что тебе во мне?
Ты нашла меня,

Ты сотворила мою душу

Из руин и пепла;

Твой взгляд пропел --

одно и то же,

Чтоб я поверила

когда-нибудь,

А не поверила бы -- все равно признала,

Что так и надо жить --

когда-нибудь...

И зазвенела-пролилась

Немой струной, дыханьем теплым

Твоя мелодия, что выше всякой фальши,

Как зверь, красивого и правильного духа

Музыка

В мои руины...

О, эта греза, старая

Как мир

И вечно молодая,

Как пряная весна --

Красивой сильною мечтою пробуждаться

От вечно-бархатного сна

И жизнью жить, и смертию пленяться-

О, ты нашла меня! --

Скажи, ты знала,

Что твое семя даром не пройдет

И упадет

В ту грязь,

Что на себя давно рукой махнула,

И вырастет цветок

Прекрасный

На руинах этих,

Что, кажется, до сих веками,

Мчась мыслью бурной с буйными ветрами,

Всей сущностью своей из недр восставали --

И не могли

Простого -- оторваться от земли...

17.04.97г.

М&М

буду часть той силы,

Что вечно хочет зла

И вечно совершает благо.

Я осеню тебя

желтыми цветами,

И ты сплетешь из них терновый

Венец своему другу.

О, как легко быть Богом!.. —

Если очень постараться...

И потому я сгущу мрачные краски

На вашей картине мира

семи цветов,

Солнца, снегов,

полей, ручьев

И прочей мишуры...

Ты

станешь доброй ведьмой,

А, впрочем, ты ей всегда

была.

Он

подарит тебе то небо,

Которого ты всегда

ждала.

Ах,

это так красиво —

Быть ему верной,

быть ему верной...

Но что это,

но что это за сила

Любви беспримерной ?!!

вы уйдете

Под покровом двух

смертей.

Вы

так хотели к свету,

Но это не свет,

но это не свет!..

Черные ангелы мягкими лапами

Примут вас в свои объятья,

И я, к своей чести,

Прочту вам приговор:

Вы

не заслужили света —

Вы заслужили покой,

вы заслужили покой,

вы заслужили покой...

Облако

Я как потерянное облако,

И я в небе опять раствориться хочу,

Но никто здесь не похож на небо.

Я лечу и смотрю, смотрю и лечу.

Я не знаю, чего ждать от завтра,

Но мне словно и не нужно это знать.

Лишь сегодня помню я с утра --

Прошлое устала вспоминать.

И к чему? -- ведь я уже не облако,

Я уже как небо для других,

Я умею растворять в себе, но Боже мой! --

Я ль нужна кому-нибудь из них?

17.09.95г.

Гештальт-молитвочка

Разреши мне жить без боли

в постоянном наслажденье,

Разреши мне жить без страха

наказанья за него;

Разреши мне разрешить себе

беспечное паренье

Над сознанием и совершенством

мира твоего.

1.12.96г.

America the Beautiful

Это как шутка, как игра --

Завтра такое же, как вчера,

Новые лица, другой язык,

Душа в коробке, на ней ярлык.

Закрытые двери с двух сторон,

Там -- телевизор, здесь -- магнитофон,

Там жуют сэндвичи, здесь пьют чай,

Роли меняются невзначай.

Между дверьми -- темнота туалета:

Зов природы знаком всем людям планеты.

Мудрые мысли и глупые фразы --

Мы понимаем друг друга сразу,

Пользуясь жестом, улыбкой, взглядом...

Они далеко, а кажется -- рядом.

Здесь другая земля, но это мой дом.

Небо интернационально торчит за окном.

Жизнь в чистоте, без черновика;

Никто не парится из-за пустяка.

Все так просто, все цели ясны;

Флаги в домах патриотов страны,

И ты можешь быть здесь спокойным и сильным

На всем готовом, дешевом, красивом.

27.09.95г.

* * *

Как много надежд!

А не значит ли это,

Что жизнью нас снова

Зажало в тиски?

Как много дорог

И ни капли света --

Я спиртом опять

Протираю виски.

Как много достигнуто!

-- оправданье...

Как много ушло! --

Что, и слезы опять?

Как мало понятного

в заклинании:

В правде -- на плаху,

Но все же -- не лгать.

27.02.96г.

* * *

Одноруким глухим философом стою

И стучусь в черепную коробку твою:

Отвори мне, напой, накорми и одень,

Я останусь с тобою всего лишь на день,

Но, прошу тебя, выслушай притчи мои,

Головой в знак согласия раз мне кивни,
И уйду я, счастливый, дорогой своей...

За убогость мою не стыдись -- пожалей!

6.12.96г.

Сонет

Вечное! Ты так близко стоишь!..

Подойди же, не бойся -- не съем.

Что ты где-то бездарно паришь,

Мне себя так и не показав,

Али ты испугалося чем?

Душу перед тобой раскатав,

Я шагну в твою синюю высь,
И тогда, бедолага, -- держись! --

Если можешь еще ты, удрав,

Скрыться где-то без всяких проблем, --

Боже в помощь! Иначе -- шалишь!

Я постигну тебя насовсем

И, глубины твои исчерпав,
Покажу тебе смачный кукиш.

15.06.97г.

Чисто просто

Мои глупые стиши,

И зачем я вас пишу?

Мне вы на фиг не нужны,

А другим -- не покажу.

Я искала в жизни смысл,

Что нашла -- сама не знаю:

Он -- в борьбе, но смысл борьбы

Никогда я не признаю.

Без борьбы же жизнь течет

Ровно, плавно, хорошо --

День за днем, за годом год...

Значит, надо на вершок

Быть повыше своей лени

И пониже суеты,

Знать реальность вплоть до смерти,

Но не забывать мечты,

Каждый день вставать с молитвой

И трудолюбивой быть,

Спать и кушать аппетитно,

Ненавидеть и любить.

Может быть, тогда не будет

Мой покой меня томить?

Всё. Конец. Пойду-ка, люди, --

Мне ещё... учиться жить.

21.06.95г.

Подражание дрекам (древним грекам)

Новый дерзостный стих отвечает старинным канонам,

Новый прекрасный миф сложен седым Эгионом,

Новые краски поют в старинных пропорций фигурах,

Новые души живут -- и снова стремятся к натуре,

Снова стремятся к величию в зданиях и поэмах,

Снова любуются птичьим полетом благословенным,

Снова мечтают о славе творимых чудес, подвигов, мыслей,

Снова хотят быть богами Олимпа торжественной жизни.

19.06.97г.

* * *

Отразилась в блаженном дне,

Словно в озере умиротворенном,

На чьем мягком плюшевом дне

Обитает, забыв обо мне,

Грусть благородная.

Отпустив ее в вечный покой,

Полюбуйся на окружающее,

Что еще не видалось с тобой

Тихим взглядом своим осеняющим, -

Обычное Существующее.

19.06.97г.

* * *

Что-то сегодня не так в моем мире,

Сегодня что-то не так.
Бардак в голове, бардак в квартире,

В сердце моем бардак.

Куда подевались та ясность прозы

И нежный пассаж стихов,

Которыми я воплощала грезы

Из чутких утренних снов?

Куда улетел мой печальный ангел,
Боявшийся высоты?
Зачем мне актрису-Душу оставил

Без сверх-человечной мечты?..

Как странно, однако же, видеть небо,

Склонившееся над землей
Так близко-близко, лицом к лицу,
Что можно коснуться рукой...

Как странно при этом чувствовать вдруг

Всю его ширь и пульс,

Его могучую теплую грудь,
И в ней -- одинокую грусть...

Как хочется в этот момент провести

Лезвием выше плечей,
Чтобы себя до конца привнести

В гармонию тихих ночей,
Чтобы остаться мистически слитым

С этим единством миров,
И не вернуться к разбитым корытам

Своих ловушек-домов,

И не вспоминать об обыденной жизни,

Что вся -- суета сует,
И ринуться к свету живой укоризной

Абсурду устройства планет.

Как, кажется, можно легко оттолкнуться

И взмыть в черноту небес!..

Душе только б повод, чтоб встрепенуться! --

С ней ты и ангел, и бес,

И ты уже властен над всеми мирами

И чуть ли не Богом готов

Быть... Но что-то сегодня не то в моем храме,

Сегодня все что-то не то.

9.04.97г.

* * *

Ночь - день, тон - полутон,

Прима - октава, шепот - стон,

Час - секунда, вечность - миг...

Бог в пыли старинных книг,

Бог на свечах горит огнем,
Бог под вечер молчит о Нем,

Звон малиновый -- тоже Бог;
Купола, панихиды, рок...

Много Его и много нас --

Скромность в решках наших глаз.

Бог-невидимка, да где же ты есть?
Ты -- игрушка, фавор или месть?

Ты -- создатель меня или плод

Коллективного творчества зашедших в тупик?

Ты -- один или Бог-народ?
Ты -- мой друг или мой духовник?

Ты -- мой личный Бог или Бог

Тех, кто считает тебя своим?
Или же взять под крыло ты смог

Всех, кто ходит под троном твоим?

Я исповедовать буду тебя --

Сможешь ли это выдержать ты?

Ты -- самосуд или лишь судия?

Как прочтешь ты эти листы?

Дрогнет ли нервно святая рука,

Или коварно взогнутся усы?
Много ли в бреде моем греха,
И грех ли -- хотеть знать, кто ты?

4.04.97г.

Кохелет

Ничто не изменилось во Вселенной,

Ни крик рождения, ни смерти темнота,

И как ни кажется душа тебе нетленной,

Тебя не будет больше никогда.

Никто не проживет твои мгновенья

Взросленья, мудрости, грехов, любви,

И не надейся избежать забвенья --

Твои дела как всех, всех -- как твои.

И кажется неумным и ненужным,

Что каждый день мы помним о еде,

О чистоте, об облике наружном,

А о великом помним лишь в беде.

Никто из нас, поверь, не понимает,

Зачем грешить грешно, но все грешат,

И каждый постоянно забывает:

За все потом надо платить назад.

И каждый б знать хотел свою дорогу,

Не видя, что она у всех одна,

И редко кто сворачивает к Богу,

А остальным жизнь будней суждена.

Лишь иногда ты встретишь в ней кого-то,

И потеплеет старый серый мир...

Не изощряйся же, Подобье Бога, --

Ничто не ново под Луной. Аминь.

19.12.95г.

Заратустра

Сонет

Уйти на гору Заратустрой

На горе людям и богам;

И ярким днем, и ночью тусклой

Выстраивать свой безупречный храм;

Кресты, что на челе с рожденья,

Смыв карму, возвратить церквям,
И месяц разгульного бденья

Ночами -- пышным мечетям.

И все мирское беззаконье,

И догмы все религий всех --

Смыть, как тошнотное зловонье,

Забыть, как свой последний грех.

И, умудрившись бурным веком,

Назвать себя СВЕРХЧЕЛОВЕКОМ.

5.11.96г.

* * *

Вчерашний день, как стреляная гильза --

Еще один мой выстрел в никуда.

Как дым пороховой, рассеялись года,
Как дождичек в четверг, суха слеза соленой брынзой,
И жизни срок истек -- но не беда:

Я смерти ветхой не страшусь ничуть --

Она моя подруга с давних пор,
Вершины новые сулит мне ее взор,
И только изготовлюсь в дальний путь,
Похвальной грамотой она прочтет мне приговор.

5.11.96г.

* * *

Ну вот и все. Как это жаль...

Сегодня спутница -- печаль,

Сегодня вечер чуть длинней --

Гуляет ночь -- не спится ей...

М.Л.Кузин

Ну вот и все. Рубеж. Граница. Точка.

Крик, перерезавший ночную тишину.

Есть человек -- нет человека. Только

Уже бессмысленно кончать иль начинать войну...

Напрасно ожидание -- дороги

Обратно с того света больше нет.

Жизнь, перешедшая последние пороги,

Закрыла дверь с той стороны

и погасила свет.

2.03.95г.

* * *

Господи, милый мой господи...

Зачем мне талант, ну на кой он мне чорт?

Будущему все равно будет свой черед,

Я все равно никому не сумею помочь!

Возьми эти звуки, эти слова -- возьми прочь!..

Разреши мне коснуться хоть края твоей земли,

Научи меня нести крест вселенской любви...

Эх, уродил ты уродину, душу в меня вдохнув!..

Красота спасет мир? А я спасу красоту!

Мы снова тешимся баснями о сверхчеловеке...

Не дай нам забыть

Твой светлый путь

Вверх, вперед,

Вширь и вглубь,

Отче наш...

19.12.96г.

Я люблю осень. Люблю не столько само время года, сколько атмосферу непостоянства и непредсказуемости. Люблю осень за ее... неизбежность.

С осенью же у меня ассоциируется творчество Умки. Я рос (не в смысле возраста, конечно) на этих рифмах, складывающихся в стихи, стихах, складывающихся в песни, и том самом чувстве неизбежности, оставляемом песнями. В определенный момент все это очень помогло мне. Помогло что-то осмыслить, что-то прочувствовать, на что-то решиться.

И я хочу сказать тебе, Олька, огромное спасибо за то, что ты пила свою осень не в одиночку, а поделилась ею с нами.

Эстет

УМКА

Я пью свою осень

* * *

Я смотрю в город белый - белый,

Хоть и родной, но очень холодный.

Церкви, вокзалы, дома и помойки

Зима заштриховала мелом.

А в городе улица белая - белая

Негласный свидетель наших побед

Серебряный день потихоньку поблек

Приторный вечер как мята прелая.

В комнату тихо вползает мрак.

Февраль. Третий месяц идёт зима

Всё забывается сном до утра.

Тихо крадётся кот на чердак.

* * *

Слово за слово, так читают на кухне чужие мысли...

В них копаются долго — жемчуг ищут.

Ты поищи, попытай счастья.

Повезет — поделишься, не повезет — попытают тебя.

Дикие глаза, руки в карманах,

реки в кисельных берегах плещутся.

Попади пальцем в небо (только прицелься получше...)

Попадешь — уйдешь, промахнешься — тебя ещё раз попытают.

Стрелки на часах острые, быстрые, умные —

Тик-так. Так звучат твои шаги по пустому коридору.

Решетка на окне. Поиграй в крестики-нолики...

Выиграешь — проснешься, проиграешь — так и будешь

всю жизнь делить небо на ровные квадраты.

Нервные, неровные, неравные мысли. Живые: чет-нечет,

Угадаешь — увидишь солнце, не угадаешь — судьба.

Гулко отдается в голове стук лопат, вил, вилок,

стук в дверь...

Громче, резче, ближе.

Тишина. Разбилось стекло и всё.

И жемчуга нет, и кисель в реках выпили, и небо твое

поделили на ровные квадраты.

И вину всю на тебя свалили...

Добрые люди.

А ведь в небо-то ты попал и пальцами и мыслями,

Просто не заметил никто — темно было.

* * *

Полеты во сне , в продолжение сна

С похмелья, с утра забыть про вчера.

На холод — курить, на кухню — мечтать,

В письме не забыть , зимою — ждать.

Руками к стене, а взглядом к стеклу.

Тоска по теплу , опять не усну.

Полоска света , дверной косяк

Кто - то чужой , что - то не так.

Снег простынёй, губы, глаза

Звезд полоса, на небо — нельзя.

Струнная боль, вечером — пой.

Холодно — пей .

Сорок дней .

ПИТЕР

Спелым яблоком лето на руки

В пересудах дня день теряется

С неба каплями звёзды падают

О квадрат окна разбиваются

Отопьешь глоток и стакан об пол

Брызнет стеклами тебе под ноги

Нашим странствиям третий год пошел

Пузырьки надежд мылом лопнули

Но в глазах на дне - тополиный снег

Золото не тронь - не казенное

Полоснет ножом мятный первоцвет

И польется песнь красно-черная

* * *

Не нужно смирительной мне рубашки —

Я выйду тихо из гладкого дома.

Поперек проводов мне натянут струны —

Как всё это до боли знакомо.

Мне пооттоптали крылья,

По чьим-то постелям связали руки,

Залили глаза цементным раствором,

Отняли право загнуться от скуки.

Пишите письма, летайте выше.

Я завтра утром сдамся без боя.

Закройте пасти, готовьте пепел;

Мой год закончится здесь, весною.

Я вижу — ветер играет в прятки,

А я играю во что-то сложнее

Без правил, шума и лишней спешки

Я выйду утром, откройте двери.

Конвой постоял и ушел за пивом,

Дверная цепочка слетела на пол,

Сорвался с люстры рогатый чертик,

Смотался в небо воздушный шарик.

* * *

А на улице — снег, на земле — гололед,

Там, где раньше был мост, уже никто не пройдет.

Обломавшийся рай, что не смог — забывай,

Опоздал, так молчи, но дары принимай

Дисгармония слов, заколоченных в снег

Не боится собак совершивший побег,

Не боится людей тот, кто чем-то сильней,

Не боится уйти тот, кто злей и пьяней.

По грязи доползти до обрыва и вдаль

Посмотреть, разбивая о камни хрусталь,

Тихо сжать кулаки и в течении реки,

Опуская осколки, кричать: "Доплыви!"

Не заметить мишень, прислониться спиной,

Не заметить, как щелкнул курок за стеной,

Не заметить любви, прошептать: "Помоги!"

Развернуться и встать лицом к центру земли.

Показать свет лишь тем, кто знает пароль,

Приказать рассчитаться на первый-второй,

Подарить тебе всё и ещё один день,

Растопить лед рукой и уйти насовсем.

* * *

Всё проходит...

Утренний снег, прохожие между сугробами.

Проходят болезни,

Проходят синие поезда, унося в себе чьи-то обиды, проблемы, проколы, проколотые уши, исколотые руки, уколотые пальцы, забитые

головы.

Проходят годы чужой жизни,

Своих не замечаешь - привычка.

Проходят зимы серебряные, колюще-режущие морозы.

Проходит настроение вешаться, отряды людей в сером, со

штампом на

лицах и с песнями.

Проходит детство. С привкусом антоновских яблок в октябре, запахом горелых фантиков и разноцветными ленточками.

Проходит и скрывается в темноте последний трамвай - это он от меня прячется.

Проходит дождь, смывая наши следы на теплых рельсах.

Проходит похмелье - обида за вчерашний праздник.

Проходят войны: победителей не осудят, побежденных не вознесут,

а ты - ни при чём.

Проходит осень - дом мой.

День, два, прошлая неделя, будущий год...

Моя победа, твоя обида, его последний город.

И всё мимо,

мимо,

мимо...

* * *

Оттепель...

Гулко, тихо, мягко,

Кап - кап - кап

По всей земле, по всему белому свету - розовым

Кап - кап...

По широко открытым глазам,

По протянутой раскрытой теплой ладошке

Оттепель...

- Кто ты?

- Я ангел, а что?

- А я думала, что ты здесь от дождя прячешься...

- А я и прячусь.

- Нет, тебе нельзя прятаться -

ты же ангел, - и уходит...

Кап - кап, по всей земле,

по всему белому свету - розовым

Оттепель...

* * *

В четырех стенах да во всех углах

Паутина, мрак — в общем все не так.

Холод у дверей. Наливай скорей,

Только не разлей, вытри слезы, пей.

В голове бардак — знаешь, что дурак.

Пальцы сжать в кулак — заглушить свой страх.

Сколько здесь ни злись — вот такая жизнь,

Вот такой каприз — на карниз и вниз.

На двери замок. Давит потолок.

Не сумел, не смог в дождевой поток

Бросить все, что есть. Ни запить ни сесть

И ни лесть ни месть не помогут здесь.

А в толпе людей, в громе площадей,

В сутолоке огней, в карусели дней

Вижу я оскал. Не туда попал.

Завираться стал и совсем пропал.

Нервный срыв и стресс да в стакане всплеск,

Да фуражек блеск, барабанный треск.

Руки на стекле, сидя на метле.

Плач по всей земле. Нынче плач в цене.

Подними свой крест да из этих мест.

Бог не подведет, а свинья не съест.

Небо больно бьет из рогатки в лед.

Не смотри вперед, может повезет...

* * *

На перевернутом корыте

Я сижу на перекрытьи трех дорог,

ты приходи.

И мне осталось только пить и выть,

И мимо пропускать дожди,

дожди.

Дым в небо кольцами пускать,

В земле на ощупь след искать

звезды.

И даже если я опять устану звать,

Любить, писать, ты жди,

ты жди.

В осточертевшей пустоте

Я на диване в темноте глотаю слезы,

молчу.

За болью боль, за грязью грязь.

Я жизнь свою, не торопясь, учу,

учу.

Но жизнь сильнее, как всегда.

И споры с ней лишь иногда

вничью.

И от ожогов кипятком

Я свои раны языком лечу,

лечу.

* * *

Нет ничего, кроме неба и звезд.

За стеклом ничего, кроме пепла и пыли.

Я пронесу свою тень на руках

Через мост, на стакане со льдом пальцы застыли.

Я плавлю воск.

Я жгу свои сны.

Я плавлю воск...

В каплях дождя отражается ночь.

На земле нет того, кто должен быть рядом.

В открытых глазах отражение снов.

Я встречаю рассвет странным обрядом свечей.

Я плавлю воск.

Я жгу свои сны.

Я плавлю воск...

В темных подъездах старого города

Смех в пустоте, дым сигарет.

Тонкие нити осеннего холода

Рвутся на свет, электрический свет.

Я плавлю воск.

Я жгу свои сны.

Я плавлю воск...

* * *

Комнатный мир моих неудач.

Делится время на день и ночь.

Меня берет за руку добрый врач,

Закрывает глаза и ведет под дождь.

Сколько ненужных дорог и встреч.

Сколько потерянных в небе звезд.

Тысячи глаз смотрят назад,

Туда, где мой догорает мост.

Туда, где моя закрывается дверь,

И белые птицы летят домой.

Туда, где мне было когда-то тепло.

Туда, где живет сейчас кто-то другой.

Там мой медвежонок посажен на цепь.

Он тихо плачет один в темноте.

Прижавшись носом к холодной земле,

Он, как и я, хочет домой.

Врач прививает мне веру в добро,

А медвежонка учат кнутом.

Он огрызается, я смеюсь.

Время идет. Мы ждем...

* * *

Пломбированный комнатный покой.

Лихая

Сказка превращений в лед и камни.

Не подходи к стеклу — там холодно и страшно,

Но это до утра пройдет.

Граничащий с прекрасным, белый ветер

Разложит нервы на кристаллы-нити.

Я рядом с тобой, я смотрю на небо —

Огромный режущий ограничитель.

Четко очерчено добро и счастье,

Вперемешку с серебром и дымом.

Ты не просыпайся, здесь немая зона

Иллюзорной веры. проходящей мимо.

Биография растоптанных дорог на север.

Я закрою руками тебя от снега.

Я сделаю так, чтобы ты не заметил

Холодных капель, летящих с неба.

Перекрытый доступ света через стены.

Над обреченной вечностью твое дыхание.

Я не пущу к тебе холод, небо, смерть и пламя.

Волны прикосновенье разбивает камни.

Подвижные узоры капель на ладони.

Завешанный прощеньем коридор без света.

Не подходи к стеклу, там холодно и страшно.

Оно дрожит последним воплощением лета.

Спи...

* * *

Вдоль метели стая топчет километры.

Снег стеною, а из глоток вой волной.

Всем не добежать, всем не хватит сил.

Дернул черт всех нас, Бог всех нас простил.

Эй! Эй! Эй!

Версты жрать — не подыхать.

Бей! Бей! Бей!

Сила есть — давай ломать.

Снег. Снег. Снег

Сверху вниз и снизу вверх.

Вверх. Вверх. Вверх

Разношерстый фейерверк.

Ветер на весну да собачий лай.

Плеткой по хребту — лежи, отдыхай.

Получил свое — со всей дури в снег.

Кровью на ходу запиваем бег.

Эй! Эй! Эй!

Версты жрать — не подыхать.

Бей! Бей! Бей!

Сила есть — давай ломать.

Снег. Снег. Снег

Сверху вниз и снизу вверх.

Вверх. Вверх. Вверх

Разношерстый фейерверк.

Кто остался жив — на бегу не спать.

Не пытаться лечь, кобелей не драть.

Мордой к небесам, раны языком.

В плечи дышит ночь звездным молоком.

Эй! Эй! Эй!

Версты жрать — не подыхать.

Бей! Бей! Бей!

Сила есть — давай ломать.

Снег. Снег. Снег

Сверху вниз и снизу вверх.

Вверх. Вверх. Вверх

Разношерстый фейерверк.

* * *

А на мокрые рельсы трамвайные

Налипают осенние листья.

Я ломаю, ломаю, ломаю.

Я ломаю свои кисти.

Я в ваших взглядах теряюсь

И в немом постоянном вопросе.

Я спиваюсь, спиваюсь, спиваюсь.

Я спиваюсь — я пью свою осень.

А над городом призрачной сталью

Сумасшедшие тучи повисли.

Я сжигаю, сжигаю, сжигаю.

Я сжигаю свои письма.

Ветер носит, собаки лают.

От перил по ладоням занозы.

Я глотаю, глотаю, глотаю.

Я глотаю свои слезы.

Ветер в стекла, собаки в стаи.

Раз стервознее, значит старше.

Я не знаю, не знаю, не знаю.

Я не знаю, что будет дальше.

* * *

Холодным взглядом в спину,

Прикладом по зубам. Зачем?

Вы ни при чем.

Я не хочу прощаться.

Кто видел ваши лица на стене,

прощен.

С разбитыми суставами,

Со сломанными крыльями

опять иду одна.

Не хороните мертвого,

Он сам уйдет от вас домой.

Иду. Пора.

Когда за все заплачено,

Когда все ставки сделаны,

кого винить?

Под взглядами- прицелами,

Расчетливыми, смелыми

я так хотела жить.

Сжимая в пальцах золото,

Сжигаю на костре мечты.

Во сне я вижу свет.

Горит мой мост так весело

Под ваши крики с песнями.

Назад дороги нет.

Истерика закончена,

Гвоздями заколочено

окно домой.

Мой дом под черной крышей,

Где тихой серой мышью

живет другой.

Мне человек в фуражке

Так часто говорил, что я

не так живу.

Мой милый, слишком поздно.

Мне просто надоело

играть в войну.

* * *

С неба тяжелый снег.

В комнате что-то не так.

Чей-то серебряный смех,

А в голове бардак.

Каплей из крана ночь,

Где-то закрыли дверь.

Взгляд за стекло — темно,

Взгляд в пустоту — метель.

Я прижимаюсь к стене,

Я закрываю глаза,

Я не хочу говорить,

Мне просто молчать нельзя.

Слушай часов ход,

Пускай в потолок дым.

Все до конца не пройдет,

А и пройдет — черт с ним!

Утром — остывший чай,

Бег в сумасшедшие дни.

Если вернусь, встречай.

Если не встретишь, жди.

Там, где колес стук,

В городе сонных огней,

Я пью из чужих рук.

Просто мне там теплей.

* * *

А утром спросонья дрожь.

А утром за стеклами дождь.

А утром так холодно ждать.

А утром так хочется спать.

Её разбудил телефон,

Трезвоном наполнив дом.

Он встал, приготовил чай,

Оделся и всё. “Прощай...”

А она не пошла провожать,

С ногами забравшись в кровать.

На краденое тепло

Ей просто опять не везло.

А утром спросонья дрожь.

А утром за стеклами дождь.

До вечера долго ждать.

А утром так хочется спать.

* * *

Вечерами о крыши бьет дождь.

Завтра утром снова война.

Молнии режут землю, как нож.

Дым и пелена — холода.

Утром солнце. В туман лицом.

И со стуком в висках вставать.

С неба капли воды свинцом

Как всегда, только хочется спать.

Дай мне руку, пока темно.

Нас никто не увидит вдвоем.

Не задев одеял полотно,

Мы уйдем, чтобы лечь под дождем.

Утром, льдом отгоняя сон,

Ты уйдешь немного быстрей.

И польется медленный звон

Над потоком огней и дней.

* * *

Ветер с пыльных окраин

По ночам врывается в дом.

Мы будем вдвоем,

Пока не вернется хозяин.

Ребенок немого кино —

Я помню блеск чьих-то губ

И флейты ласкающий звук,

Стучащий в стекло.

Я выключаю свет.

Я чувствую чье-то тепло,

Но мне всегда не везло

И скоро рассвет.

Дрожит уставшая ночь

В дыме твоих сигарет.

У меня ни черта больше нет,

А за стеклами дождь.

И на место пьяной любви

Приходит холодная злость.

Я собака. Ты брось мне кость

И уходи.

Утренний дождь

В твоих руках превращается в лед.

Меня здесь никто не ждет.

Ушла еще одна ночь...

* * *

Меня бросает в дрожь от утреннего ветра.

Вчерашняя роса, присыпанная пеплом.

Хирург разрежет скальпелем тепло;

Мой друг заклеит на зиму окно крест на крест.

Мой дом пойдет на слом, когда вернусь обратно.

Здесь будет мой музей прилизанный, опрятный.

А я куплю билет и вытру ноги,

Спокойно осмотрю все экспонаты ваши.

Мой друг меня поймет и уведет отсюда.

Мой дом, где без меня пронумерована посуда.

Таблички, даты, письма под стеклом.

Хирург проделал опыт на живом напрасно.

Мой бывший дом, где мне читаются памфлеты —

Здесь больше не живут самоубийцы и поэты.

В окне сквозняк, в столе бардак,

На двери надпись: “Стой, дурак, огнеопасно!”

Друг бритвой полоснет испуганные вены.

Конвой за ним придет уже в пустые стены,

Напьется и уйдет стоять на страже.

Все сделано не так, но как же по-другому?!

На острие иглы сплетаются столетья,

Исколотое небо, отзвук плети.

Спокойное дыхание хирурга рядом.

Утонет в нем мой крик: “Не надо по живому!..”

Когда поет тростник, все звуки гаснут.

Ночная карусель не так опасна.

И чья-нибудь чужая сила рук

Зимой заклеит стекла, как мой друг, крест на крест,

Разбив хрустальный шарик, последний, пополам.

Мой дом, где пыль и пепел и время по углам.

Его вы превратили бы в кабак,

Но вас пугает надпись: “Стой, дурак, огнеопасно!”

KIR

Мещерский

континент

(ПРОДОЛЖЕНИЕ)

Часть II

Глава 5

Вы, конечно, слышали о семи чуваках, которые поехали в Рязань? Не слышали?! Ну, тогда вам сильно повезло! Но смею заверить вас, что ваше везение кончилось, так как сейчас вы о них услышите.

Итак, краткое содержание первой части: решили, придумали, собрались, сели в электричку, поехали. Вот, собственно, и все. А дальше...

Итак, оккупировав половину вагона, благо по случаю раннего утра народа почти не было, раздолбайская тусовка приготовилась к дальней дороге.

Лирическое отступление 3

Вообще, одно из самых прекрасных явлений, которые включает в себя любое путешествие, это дорога. Особенно дорога дальняя. Когда, лежа в купе на второй полке, есть время задуматься о том, что дорога эта, в сущности бесконечна. Мы — лишь пассажиры, которые выйдут на нужной нам станции, а дорога побежит дальше и сольется с горизонтом там, куда нам никогда не добраться. Некоторые думают, что дорога — это и есть жизнь. Но они не правы. Дорога — это время. И потому-то она бесконечна, как время, она непостижима, как время, она независима, как время. И лишь наши редкие стоянки нанизаны на нее, как шарики бисера на ниточку. И эти-то стоянки и есть частица нашей жизни. Той жизни, которая живет в наших воспоминаниях. Оглянитесь назад. Многое ли вы можете вспомнить? Неужели длина ваших воспоминаний равна тому времени, которое вы провели на этой земле от рождения? Вот частички — разноцветные бисеринки ваших воспоминаний нанизаны на нитку — время, которая, перекрещиваясь, вяжет причудливые узелки, скрепляя тот хитрый узор, в который сложились ваши воспоминания. Смотрите, как мало вы жили на самом деле! Смотрите, как коротка эта бисерная ленточка! А узор? Его цвет, смысл? А есть ли он вообще? И в тот момент. когда поезд отходит от перрона, вы чувствуете, как рвется связь с вашей прежней стоянкой во времени, и как ниточка начинает виться, сворачиваясь в новый узелок на вашей ленточке жизни.

И вот семь человек, пережив весь набор острых ощущений, связанных с погрузкой в вагон, развалясь на сидениях и протянув ноги, уставились друг на друга. Кир вздохнул так, как будто минут пять находился под водой: он, наконец, уяснил для себя, что все-таки случилось чудо, и он, сев в поезд, едет хрен знает куда, хрен его знает зачем, но главное — едет. А куда и зачем — это абсолютно по фигу. Дэф, развалившись на сидении и глядя в окно, напевал: “Мы вольные птицы, пора, брат, пора!” Вовка разлегся на скамейке и досматривал нахально прерванный будильником сон. Чесноков Д. с удивлением рассматривал те вещи, которые он второпях засунул в рюкзак, а Димка, Пашич и Шурик над ним громко ржали. А вещи были такие:

- носки теплые — 3 шт;

- рубанок столярный — 1 шт;

- упаковка с дискетами — 1 шт;

- рыболовные принадлежности — 2 кг;

- валенок драный — 1 шт;

- банки из-под пива — 8 шт;

- вобла сушеная — 2 шт.

Кроме того, все выше означенные вещи были залиты кетчупом из разбитой вдребезги бутылки. Еще в рюкзаке было килограмма два шелухи от семечек и прошлогодняя картошка, которая при попытке пересыпать ее в пакет, расползлась по всему вагону и так удачно замаскировалась, что ее никто найти не смог.

— Я же говорил! Больше картошки надо было брать! — кричал Пашич.

— Ну да! Мы тогда бы сами в вагон не поместились! — ответил Дима откуда-то из-под лавки, где он пытался рассекретить местонахождение подлого овоща.

Чеснокова Д. ничто смутить не могло: развесив по вагонам залитые кетчупом носки и другие шмотки, он открыл в вагоне все окна, чтобы вещи на сквозняке быстрее сохли. Редкие пассажиры спешно ретировались, непривычные к таким условиям существования. Спотыкаясь и падая при помощи раскатившейся по вагонам картошки, они постепенно просочились в другую часть поезда.

А Чесноков Д., закончив развешивать свое барахло, повыбрасывал в окно банки из-под пива, шелуху от семечек и драный валенок, вытряс рюкзак прямо на спящего Вовку (тот даже не чихнул) и начал рассказывать длинную историю о том, как, будучи вожатым в пионерском лагере, он, Чесноков Д., наказывал детей за провинности посредством отжиманий, и как дети накачались и после чуть не набили ему, Чеснокову Д., морду.

— Но я на них вовремя гаркнул: “Упали, отжались!” — говорил он — И, пока они отжимались, я собрал рюкзак и поехал домой.

И так, за разговором и другими мелочами, тусовка добралась до станции пересадки и, взвалив на плечи рюкзаки, вышла из вагона на платформу. Электричка пшикнула дверьми и тронулась. Из окна вагона, раскачиваясь из стороны в сторону, как будто прощаясь, торчал, зацепившийся за какой-то гвоздь, выброшенный Чесноковым Д., драный валенок.

Глава 6

Итак, выйдя на платформу, наши герои, естественно, погрузились в глубокие раздумья на тему “чем бы заняться”. До электрички, которая должна была отвезти раздолбаев прямиком в Рязань, оставалось целых 50 минут, а вырвавшиеся на свободу, они не хотели терять столько времени даром. И потому, положив в качестве охраны на скамейку Шурика и закидав его рюкзаками, тусовка отправилась обследовать несчастный городок.

В эту минуту Вовка наконец проснулся, и, удивленно хлопая глазами, начал озираться вокруг, соображая, куда это его занесло. И когда, наконец, понял...

— Мужики, свобода!!! — заорал он.

— Сдурел, что ли?!! — это Чесноков Д., ругаясь, выбирался из-под корзины какой-то придорожной тетки, торговавшей яблоками, куда его отбросило мощным акустическим ударом. — Чего орешь!

— Ну, так свобода же! — ответил Вовка, на этот раз вполовину громкости. Чесноков Д. предусмотрительно схватился за фонарный столб.

— Ну и что, что свобода? Зачем орать-то?

Кир и Пашич в результате первого Вовкиного возгласа оказались где-то на другом конце пристанционного рынка и приземлились прямо рядом с лотком, где тетка в переднике торговала сигаретами.

— Господи, Боже мой! — тетка испуганно шарахнулась в сторону. — Вы что, с Луны свалились? — поинтересовалась она, удивленно хлопая глазами.

— Ага! — ответил Пашич, вставая на ноги. — Почем блок “Петра Первого”?

— Тридцать тысяч. А что, у вас на Луне все такие? — спросила она, опасливо поглядывая на взлохмаченного Кира, который отряхивал джинсы.

— Какие “такие”? — спросил тот. — Вы что-то имеете против?

— Нет-нет! Что вы! — поспешила заверить его продавщица. Взяв у Пашича тридцать тысяч, она дала ему пятьдесят сдачи и начала сворачивать торговлю, все еще опасливо поглядывая на Кира. Пашич удивленно рассматривал бумажку в пятьдесят тысяч.

— А че это вы мне дали? — поинтересовался он.

— Ой, извините! — воскликнула тетка и дала ему еще пятьдесят, смотря, причем, только на страшного Кира.

— Ну, побежала, — пробормотала она, схватила сумку и рванула домой, предупредив семью о нашествии ужасных инопланетян.

Пашич удивленно хмыкнул и засунул деньги в карман. Кир, как ни в чем не бывало, ковырял носком кеда выщербленный асфальт. Они закурили и отправились искать остальных. Черед 10 минут они встретили Вовку и Чеснокова Д.

— А где Дэфик? — спросил Чесноков Д.

— А шут его знает, — ответили Кир и Пашич, — мы сигареты покупали.

— Во, кстати, я две пачки взял. Мне хватит? — спросил Вовка.

Пашич и Кир переглянулись и дико заржали. — Это на две-то недели?!

— А что, не хватит? — Вовка невинно захлопал глазами.

— Тебе и блока не хватит! — ответил Кир.

Пашич подтвердил. — Беги скорей покупай! Тут, если оптом, то еще и доплачивают!

Вовка побежал за сигаретами. Тут, как из-под земли, появился Дэфик. От него сильно перло перегаром, и стоял он не очень твердо.

— Ну, ты даешь! — подивился Чесноков Д. — И как это ты успел?

— Да, ерунда! — ответил Дэф. — Помог вот мужику дотащить ящик хересу.

— Ну, и как ящик?

— Нормально! — ответил Дэф и, икнув, похлопал себя по животу.

Тут с той стороны, куда убежал Вовка, послышались гневные возгласы, крики и дикий грохот, и вся компания рванула на выручку. Оказалось, выручать было некого — среди перевернутых прилавков, ящиков и разбросанных сигарет стоял Вовка и возмущался: — Пашич! Ты говорил, что здесь, если оптом, то доплачивают?!

— Точно! — подтвердил Пашич.

— А он че-то выпендривается! — сказал Вовка и запустил ящиком в мужика, который пытался уползти подальше в сторону, прячась за перевернутыми прилавками.

— Только инопланетянам! — загадочно изрек Кир.

Вскоре тусовка вернулась на платформу и выкопала из рюкзаков Шурика. Минут через десять вернулся и Дима. Где он бродил, никто так и не выяснил, но, судя по его хитрой и довольной физиономии, можно было делать некоторые предположения. И, наконец, Дэфик помог еще одному мужику дотащить ящик хересу, и вся компания, рассевшись на рюкзаках и скамейке, потягивала из железных кружек прекрасный напиток, обсуждая, кто чего взял с собой и строя планы на грядущие дни.

Тем временем на платформе начал скапливаться народ с корзинками, сумками и детьми.

— Слушай, Пашич! — спросил вдруг Кир. — А мы в электричку влезем?

— Точно? — Кир недоверчиво покосился на толпу, ожидавшую поезда. Пашич уже не ответил, потому что к платформе подошла битком набитая электричка. Как она подкралась, никто не услышал, и потому началась суматоха.

— Спокойно! — Чесноков Д. взял на себя обязанности командующего. — Делай, как я! — Он поднял чей-то рюкзак и, раскачав его, кинул в тамбур. — Бутылки! Бутылки побьешь! — в ужасе заорал Дэфик.

Наконец сообразив, что пора бы уже и заходить, тусовка подхватила рюкзаки и, раскидывая в стороны мирных жителей, ломанулась в вагон. Позади всех, прикрывая тылы недопитым ящиком хересу, бежал Дэфик. Вломившись в тамбур, они поняли, что дальше пути нет: вагон был забит до отказа. В то же время сзади напирала озверевшая толпа, пытаясь прорваться в электричку, хотя бы для этого и пришлось выкинуть из вагона всех, кто там уже находился. Хуже всех пришлось Дэфу, чьи руки были заняты ящиком хереса, бросить который было для него равносильно смерти.

Наконец, электричка, закрыв двери, отчалила от берегов негостеприимного города.

Дальше ехали стоя по стойке смирно, поставив на ноги рюкзаки. Благо стекол в окнах тамбура не было, иначе дышать было бы совсем нечем.

Кир стоял, прижатый к стенке и страдал, так как в лицо ему уткнулся темный хаер какой-то молодой особы. Кир поерзал, пытаясь вытащить лицо из этих джунглей, но у него ничего не вышло. Тогда, выплюнув набившиеся в рот волосы, он, обратившись к затылку, собрался толкнуть речь.

— Милая девушка! — сказал он. — Вот уже двадцать минут я живу в совершенно ином мире. Ни хрена, правда, не видно, но пахнет хорошо! И главное — никакой перхоти!!! “Head and shoulders”?

Девушка подергала головой и, каким-то образом развернув ее на 180 градусов, мило улыбнулась, отчего Кира бросило сначала в жар, потом в холод, а потом обратно. Он поспешил спрятаться за спину оказавшегося рядом Димы. Он знал, что этой улыбки не забудет до самой своей смерти.

Дима, оказавшись на передовых позициях, немного подергался, но, так как деваться ему было некуда, то пришлось завести разговор. Ее подбородок воткнулся ему в лоб, и, судя по движениям челюсти, она улыбалась.

Вскоре народ как-то утрамбовался, стало легче дышать, и веселая компания, решив, что остальные пассажиры могут еще потесниться, обложились рюкзаками и заняли половину тамбура. Расчехлив карты и гитары, ребята приготовились к долгой дороге. Вовка, увидев свой любимый инструмент, схватил гитару и стал нарезать блюзы. Остальные сначала его слушали, но потом, сообразив, что этому конца-края не будет, взялись играть в дурака. Пашич кидал карты не задумываясь, Чесноков Д. что-то пытался рассчитать, Дэфик со зверским выражением лица все время выигрывал, Дима отсутствовал вообще, а Киру, как всегда, не везло, отчасти по жизни, а вообще процентов на 90 потому, что играть не умел. Шурик утешил его, что, мол, в любви повезет, и Кир, забросив карты, начал искать любви. Любви не было, но появилась толстая замасленная тетка, которая, всех распихав, начала орать дурным голосом:

— Добрый день, уважаемые пассажиры! Всем, кто не хочет скучать в пути, я предлагаю очень интересную газету ”Запредельная муть”, из которой вы узнаете, как приворожить мужчину с помощью всего лишь бутылки водки, прочитаете страшную историю о том, как карликовый пинчер сожрал пенсионера, познакомитесь со свидетельством сторожа винно-водочного магазина, который своими глазами видел опасного мутанта с тремя головами, зеленой шкурой и хвостом, увидите фотоснимок биополя президента, а также прочитаете несколько поучительных историй о вреде так называемой тяжелой музыки и других опасных увлечений современной молодежи.

Кир ни в коем случае не хотел скучать в дороге, а потому купил “Запредельную муть” и начал читать. Про опасного мутанта с тремя головами ему уже рассказывал Дэфик, который тоже видел его, но не на винно-водочном складе, а на свадьбе у родственников. Портрет биополя президента почему-то больше напоминал плевок в объективе. А вот поучительные истории его заинтересовали больше.

Жила-была маленькая девочка, и было у нее черное-черное пианино. И играла она на нем Лунную Сонату и вариации Паганини в детской обработке, а когда мамы дома не было, то играла она на нем рок-н-роллы и хэви-метал, напевая дурным голосом и пытаясь косить под Адамса из группы “Мановар”. А в соседней квартире жила соседка, которой очень нравилось, как девочка играет рок-н-роллы и хэви-метал. Соседка сразу начинала напевать за стеной какую-то матерную песню, тоже подражая Адамсу и даже подстукивала на батареях, отчего в дому все время выходило из строя отопление. И вот однажды ушла мама из дому в магазин, чтобы купить кетчупу, а девочка открыла пианино и стала снова лабать рок-н-роллы и хэви-метал. Вдруг дверь со скрипом отворилась, и вошла соседка, наверно, мертвая, потому что была она вся синяя, а нос ее был красный, и в руке она держала большой молоток, и был на ней надет грязный зеленый саван на пуговицах, а на ногах ее были белые тапочки с пумпонами. И сказала она голосом Адамса из группы “Мановар”: “Пусти меня, девочка, поиграть на пианино рок-н-роллы и хэви-метал.” Девочка была хорошо воспитана и пустила соседку поиграть на пианино рок-н-роллы и хэви-метал. Но соседка играть не умела и начала стучать молотком по клавишам и голове девочки. Девочке это не понравилось, и она схватила тетку и засунула ее внутрь пианино, а, так как после этого на нем играть уже было нельзя, то выбросила девочка пианино вместе с теткой со второго этажа. А потом ушла девочка из дому и стала рассказывать всем прохожим, что она хиппи и нежный цветок и что ее нужно срочно удобрить.

Жил-был маленький мальчик. И была у него черная-черная гитара, и играть он на ней не умел, и потому просто дергал за струны и строил при этом себе в зеркало глупые рожи.

И вот однажды пошла его мама в магазин за кетчупом и, уходя, сказала мальчику: “Не играй на черной-черной гитаре и не строй глупые рожи, а то приедет “скорая помощь” и увезет тебя в больницу.” Так мама сказала и ушла. А мальчик не стал играть на черной-черной гитаре и корчить глупые рожи, а просто поджег квартиру и свалил. Больше никто его не видел.

Прочитав все это, Кир подивился, что за чушь пишут в газетах и хотел уже выкинуть “Запредельную муть” в окно, но, подумав, решил оставить ее на черный день и засунул в рюкзак.

Затем у Вовки отобрали гитару и стали петь песни и материть пассажиров, которым нужно было выйти через дверь, около которой расположилась веселая компания. А когда им надоело это занятие, то они стали смотреть в окно, курить и приставать к Пашичу с ежеминутными вопросами: “Рязань скоро? Когда приедем?”

И вот, наконец, показались окраины благословенного города. Все ужасно обрадовались, потому что кататься на электричке уже надоело и хотелось новых острых ощущений. Пассажиры с тюками, корзинками и сумками начали пробираться ближе к выходу, а через пару минут электричка, скрипнув тормозами, остановилась у вокзала славного города Рязань. Вся тусовка перекидала рюкзаки на платформу и в глубокой задумчивости остановилась, кроме Дэфа, Вовки и Шурика, которые остановиться уже не могли. Они рванули к ближайшим зарослям, да так, что пыль летела столбом.

Чесноков Д. молчал, отрешенно вглядываясь в окрестности.

Процесс акклиматизации завершился минут через 10, когда было выкурено по сигарете и вернулись Дэф, Вовка и Шурик. Вернулась также способность здраво мыслить.

— Расписание посмотрим, хлеба купим и выпить.

— Да-да-да! Выпить! Пошли скорее! — Дэфик сразу заторопился, вскинул рюкзак на спину и куда-то пошел.

— Да погоди ты! — крикнул ему Пашич. — Не туда!

Дело в том, что хлеб и основную часть спиртного решили покупать уже в Рязани, чтобы не тащить с собой в электричку лишний вес.

Скинув рюкзаки у здания вокзала, тусовка вновь попыталась поаккуратнее уложить картошку, которая немыслимым образом растекалась по рюкзакам и, как нарочно, давила спину. Однако, подлый овощ и тут одержал победу — высыпавшись из какого-то пакета, картошка молниеносно раскатилась по залу ожидания и забилась под кресло.

“Да! Надо было больше брать”, — подумал Вовка. Ползая по полу, тусовка решила, что в подвале Пашича картошка неизвестным образом мутировала и превратилась в некое дикое живое существо, представляющее, очевидно, немалый интерес для науки.

По случаю приезда веселой компании хлеба в округе не оказалось, равно как и хорошего спиртного. Дэфик страшно огорчился и предложил купить водки, на что все дружно ответили “Нет!”

Так как на вокзале делать было больше нечего, то, подхватив рюкзаки, тусовка двинулась вслед за Пашичем, мало интересуясь тем, куда он их ведет. Они были в Рязани, а это главное. Минут через двадцать блуждания по улицам Шурик, наконец, оторвался от созерцания нового города и сочинения новых песен и поинтересовался все-таки, куда это они идут. Пашич пояснил, что идут они на автовокзал, но местность вокруг ему почему-то незнакома, и, следовательно, они немного заблудились. Тогда и родилась незабываемая поговорка, которая жива до сих пор:

Наконец, они вышли на весьма оживленный проспект, который Пашичу был знаком. Им нужно было перебраться на другую сторону, куда они, собственно, и направились с шумом и песнями, словно революционные матросы, полностью перекрыв движение автотранспорта.

Дальнейший путь их проходил без приключений, потому что троллейбус, в который они залезли, оказался самым обыкновенным троллейбусом с самым обыкновенным водителем, и шел этот троллейбус строго по маршруту, и в троллейбусе были самые обыкновенные контролеры, у которых пришлось-таки купить билеты. И довез этот троллейбус веселую тусовку до своей последней остановки, которая называлась “Площадь Свободы”. Автовокзала видно не было, зато вокруг было много магазинов и палаток.

— Так! — Пашич взял руководство на себя. — Хлеб, выпить и на автовокзал!

И тут российская глубинка в первый раз продемонстрировала всю свою иррациональность и сюрреалистичность. Непонятно откуда появился мужик. Никто так толком и не понял, что он предлагал. То ли довезти их до Солоч, откуда должен был начаться их путь вглубь девственных лесов. То ли довести их до автовокзала, откуда они смогут доехать до Солоч, откуда и должен был начаться их путь вглубь девственных лесов. То ли объяснить им, как дойти до автовокзала, доехать с ними на автобусе до Солоч и вместе с ними начать оттуда путь вглубь девственных лесов. Короче, мужика попросили подождать.

А в это время в Америке на своей шестнадцатиэтажной загородной вилле Шэрон Стоун на чистейшем русском языке послала своего очередного любовника к чертовой матери, а затем, обложив его матюгами, популярно объяснила ему, как он ее достал. Любовник, конечно, ничего не понял, но тон уловил правильно, а потому, блеснув эмалированной улыбкой и сглотнув кусок “Дирола”, обратился к своей любовнице за разъяснениями. Разъяснения он тут же получил в виде прилетевшей сковородки “Тефаль” и пинка элегантной ножкой по соответствующему месту.

В то же время президент Соединенных Штатов, направлявшийся в свою загородную резиденцию, вдруг потребовал остановить машину и, распихав охрану, ворвался в придорожную забегаловку. Там он, чувствуя необъяснимое томление в груди, потребовал стакан “Столичной” и соленый огурец. Перепуганный бармен ничего не понял и хотел было уже переспросить, что же все-таки нужно господину президенту, но был остановлен мощным ударом в челюсть и криком: “Долго я, твою мать, ждать буду?!”

И в ту же самую минуту веселая тусовка нашла то, что искала.

— Вот! — воскликнул Пашич, указывая на одну из палаток. — Берем здесь!

Взглянув на витрину, все увидели ряд дешевых наливок.

— Ну, и что это такое? — скептически поинтересовался Кир.

— Ты ничего не понимаешь! — заявил Пашич и, засунув голову в окошко палатки, объявил продавцу: — Нам всего и по две!

Продавец от неожиданности поперхнулся “Твиксом” и долго кашлял. Появившийся откуда ни возьмись мент начал, заикаясь, вызывать по рации усиленный наряд милиции с броневиками, вертолетами и “скорой помощью”, чтобы задержать сумасшедших алкоголиков. Однако, заметив такое положение вещей, к нему подошел Дэф и, застенчиво улыбаясь, произнес: “А в глаз?” Мент обалдел и уставился на него. Тогда Дэф снял бандан и, распустив длинный рыжий хаер, мило улыбнулся. Этого мент вынести уже не смог, и, как-то затравленно хрюкнув, без сознания рухнул на асфальт. Дэф повязал обратно бандан и закатил мента ногой под лавку, чтоб не портил вид.

Продавец уже очухался и, складывая бутылки в огромную сумку, поинтересовался:

Сумку несли вдвоем, так как один человек ее поднять бы не смог. Дэф и Вовка напрягались изо всех сил, что не мешало им, однако, счастливо хохотать и иногда подпрыгивать от радости. При этом шли они посередине шоссе и не видели, как сзади к ним коварно подкрадывался красный “Запорожец”. Сидевший за рулем мужик злобно улыбался и предвкушал, как он их сейчас напугает. И вот, когда до них осталось метров пять, мужик нажал на клаксон, и Дэф с Вовкой шарахнулись в разные стороны, чуть не разодрав сумку пополам. Но уже через долю секунды они опомнились и стали посреди дороги плечом к плечу, загородив собой сумку. Они не могли стерпеть подобного покушения на такое количество спиртного. Машина стремительно летела прямо на них. Тогда Вовка скорчил злобное лицо и гаркнул:

Мужик за рулем страшно испугался и мгновенно умер от инфаркта, а его машина перевернулась шесть раз через крышу, врезалась в дерево и взорвалась. Вовка и Дэф подхватили сумку и, счастливо улыбаясь, продолжили свой путь с чувством исполненного долга.

Когда они вернулись к своим рюкзакам, за которыми по традиции присматривал Шурик, опять же по традиции валяя их в пыли, оказалось, что таинственный мужик сбежал, почуяв, очевидно, неладное. Ну что ж! Он был прав, так как Кир и Пашич, которые не любили экспериментов над непонятными мужиками, настояли на том, чтобы послать его к чертовой матери...

Хотя, с другой стороны, он был бы не одинок в своем путешествии, так как в Америке в эту минуту любовник Шэрон Стоун уточнял у полицейского направление, а тот, в свою очередь, никак не мог понять, что за улица такая — Chyortova Mater Street.

Сама же Шэрон Стоун стояла в это время перед зеркалом с полупустой бутылкой в руке. Ее мутило. Но даже выпив одним махом поллитра прекрасного шотландского виски, она хорошо понимала, что языка такого не знала никогда, а также не имела привычки кидаться сковородками. Она вообще была очень милой женщиной.

И в то же время президент Соединенных Штатов в придорожной забегаловке в окружении охраны надирался вместе с барменом “Столичной”, доставленной в один момент каким-то русским эмигрантом, и никак не мог взять в толк, что значит вертевшийся у него в голове вопросительный набор звуков, звучащий примерно так — Ti menya uvazhaesh?